Конечно для вертолётостроителей, сборка мотороллера была делом примитивным, но и у заводчан были дети, так что за производство болел весь завод.
Пока мотороллеры испытывали, возили в Москву в Минторг на оценку, пока утверждали в Госплане фонды и прочее, подошла зима, и продажи было решено чуть отложить до марта месяца, заодно наработав объём достаточный для насыщения торговой сети. Но мелкие партии всё равно просачивались в торговлю, вызывая адский ажиотаж, и давку покупателей.
Сам же Александр выпустив в свет очередное детище, сразу переключался на что-то другое, выбирая из того, что ему интересно. Но даже сейчас, смотря на город, он видел ростки того нового, что им брошены. Школьные рюкзаки, портфели и одежда словно сошедшая со страниц модных иностранных журналов, заставили многих кооператоров и производственников подтянуться, и профессия «Промышленный художник» вдруг начала становиться востребованной, и кое-где даже хорошо оплачиваться.
Тут очень кстати подоспело новое постановление правительства — «Обеспечить высокий уровень качества товаров народного потребления», где были обозначены довольно суровые меры к бракоделам и «производителям товаров, не отвечающих эстетическим требованиям, и художественному вкусу Советских людей».
Теперь уже зашевелились и те, кто думал, что пронесёт, что ещё немного улучшило качество вещей на прилавках магазинов. Пусть и не быстро, но покупатели, почувствовав вкус к качественным вещам, стали плохо покупать некачественные изделия, что послужило дополнительным стимулом, для производственников и торговцев.
На лето 1958 года у Александра были большие планы. Нужно было сдать выпускные экзамены, и окончательно определиться с высшим учебным заведением.
Бабушка ратовала за Академию ГРУ, Моисей Соломонович советовал Художественно-Промышленное училище имени Мухиной, или в просторечии «Муху», а другие тоже имели своё мнение, настаивая кто на конструкторском факультете Московского Авиационного Института, а кто на Академии Управления Народного Хозяйства.
Александр, провоевав две жизни, уже не рвался получать военную специальность, хотя полагал, что если уж ему это суждено, то отлынивать не станет. Само он больше склонялся к Мухинскому училищу, тем более, что находилось оно в Ленинграде, который Путник знал и любил.
С бабушкой обсуждать эту тему было бессмысленно, так как она с одной стороны человек безусловно мирный, а с другой стороны с абсолютно имперской идеологией, а это значит, что пока жив хоть один враг, даже наградной дамский пистолет будет смазан, снаряжён и готов к бою.
Моисей Соломонович Кацман, казался Александру куда более здравомыслящим и способным выслушать любые доводы, поэтому в один из апрельских дней, Сашка, прихватив тортик и букет цветов, подъехал на горкомовской Победе к их старому дому, поднялся на пятый этаж, позвонив в антикварный латунный звонок.
Сначала за дверью было тихо, а через пару минут, что-то упало, и снова затихло. Кто-то подошёл к двери и аккуратно открыв задвижку глазка посмотрел на Сашку, а через пару минут дверь открыла бледная Роза Леонидовна.
— Сашенька извини, мы сегодня…
Что-там она хотела сказать, Александр не дослушал, и распахнув дверь вошёл в прихожую вручив женщине и букет, и тортик.
— Роза Леонидовна, таки я на малюсенькую секундочку. — Проговорил он шутливо поклонившись, и доставая из кармана остро заточенный карандаш. — Есть у меня идея расписать пару картин под хохлому. И я уверен, что это лучшее место и время.
Вывернувший из-за поворота мужчина был кем угодно, но не сотрудником милиции или Комитета. Его босяцкое прошлое и настоящее было крупно написано и у него на лице и на одежде, знававшей лучшие времена. Поэтому Александр не раздумывая воткнул карандаш в горло человека, вытащил из потной ладони небольшой, но ладный пистолет Беретта 34, вынул — вставил магазин проверяя количество патронов, взвёл на всякий случай затвор, и поймав в воздухе отлетевший патрон, придержал оседавшую на пол хозяйку дома. Затем заглянул сначала в маленькую комнату, которую хозяева использовали как хламовник, и в спальню.
