— Теперь левей, левей… ага, — сказал один из спутников.
Они уже выехали из города, шоссе сузилось, их никто не обгонял, навстречу изредка шли машины, больше грузовики. Мужчины негромко переговаривались между собой.
Незнакомая туманная дорога. Еле видны силуэты старых нефтяных вышек. Он едет… Или идёт пешком. По Тверскому бульвару… По Большой Бронной… Только тогда было светло… А, вот сейчас тоже стало светлей. Гораздо светлей… Надо свернуть… Но куда?.. Зачем?.. Надо быстрей перейти улицу… Остановиться… Нет, перебежать…
Остановиться он не мог. Не мог отнять рук от рулевой баранки, переключить скорость, не мог сбросить газ, притормозить, не мог свернуть в сторону, когда стало нужно… необходимо… За ними, так ему казалось в последний момент, двигалось что-то странное, тёмное, неотвратимое — как по широкому коридору Лубянки, когда он шагал по нему за следователем… Оно толкало его… их… А они ехали и ехали… как по рельсам…
Все трое погибли. Водитель встречного ЗИЛа, в который они врезались, остался невредим…
Как читатель наверняка догадался, «Глеб» тоже остался невредим, потому что, хотя и в самом деле побывал в Баку у своего двоюродного брата, но в машину Ашота не садился, поскольку машины у того отродясь не было; да и звали его вовсе не Ашот, а, кажется, Сурен, и был он заядлый трезвенник. И Глеба, вообще-то говоря, не существовало в природе, что для вас, по-моему, тоже уже никакой не секрет. И весь этот симбиоз — автора с его хорошим знакомым Яковом Гарбузенко, близким другом Юлия — потребовался мне в те далёкие годы, как я уже признавался, лишь для того, чтобы легче было виниться, каяться и разбираться в происшедшем. (Не знаю, удалось ли и то, и другое, и третье?..)
А теперь, немного открыв вам душу под маской Глеба Гархазина, сбрасываю маску и в собственном уже обличье продолжаю повествование.
