Трэлин поперхнулся, не в силах проглотить эль, и Каллен пару раз хлопнул его по спине, прекрасно понимая реакцию друга. Ему самому нелегко далось это признание. Жена настолько несчастна с ним, что предпочитает вновь терпеть оскорбления и жестокое обращение Эдды. Тяжело смириться с такой мыслью.
— Почему? — вымолвил наконец Трэлин. — Кажется, раньше ты говорил, что эта женщина обращалась с ней просто ужасно.
Каллен мрачно кивнул. Он успел рассказать Трэлину и его родителям про Эдду, пока Эвелинда переодевалась наверху, в тот день, когда они приехали с визитом в Доннехэд. Ему хватило нескольких слов, чтобы кратко, но выразительно обрисовать характер мачехи и дать понять, насколько отвратительно она обращалась с падчерицей.
Каллен задумался. В отличие от Эдды он ни разу не оскорбил Эвелинду и не был с ней жесток. По существу, он без конца старался всеми доступными ему способами облегчить ей жизнь: увез ее от Эдды, пустившись в путь немедленно после венчания и не дав себе времени отдохнуть от утомительного путешествия из Доннехэда в д'Омсбери; выбрал и упаковал ее платья и прочие вещи, когда она оказалась не в состоянии сделать это самостоятельно; порезал себе руку и имитировал лишение девственности, не желая подвергнуть ее унижению, на котором настаивала Эдда; вез ее впереди себя в седле всю долгую обратную дорогу в Доннехэд, стараясь расположить поудобнее, чтобы не причинить ей боли, случайно касаясь ран.
— Ты груб с ней в постели? — неожиданно поинтересовался Трэлин и, встретившись с яростным взглядом Каллена, поспешно добавил: — Я всего лишь пытаюсь разобраться в том, чем может быть вызвано ее желание возвратиться в д'Омсбери. Я знаю, ты не оскорбишь ее и не станешь обращаться с ней жестоко, как мачеха…
— Я обозвал ее глупой, — вспомнил Каллен и рассказал о происшествии в загоне Ангуса.
— Ну, думаю, это простительно. — Трэлин сосредоточенно сдвинул брови, прокашлялся и вновь вернулся к щекотливой теме, затронутой несколько минут назад: — Уверен, ты никогда сознательно не оскорбил бы женщину, но тут есть один тонкий момент, именно поэтому меня интересует… Послушай, Каллен, ты ведь сам знаешь — нам не особенно часто приходится иметь дело с невинными девушками. Возможно, ты был чуть менее деликатен, чем мог бы быть, и она испытала слишком большое потрясение от… э… процесса?
— Я вообще не прикасался к ней в постели, чтобы дать время выздороветь, — горестно признался Каллен.
Брови Трэлина взлетели вверх.
— Ты хочешь сказать, что она до сих пор девственница?
— Нет, уже нет, — успокоил его Каллен и поморщился. Он искренне намеревался подождать, пока синяки на ее теле окончательно пройдут, чтобы она не вздрагивала от боли, когда он станет ласкать ее. Однако утром после приезда домой он пролил на себя эль и направился в спальню сменить рубашку. Бидди остановила его, попросив отнести бальзам наверх и сказать Эвелинде, что она скоро придет и натрет ее. Он без всякой задней мысли согласился передать бальзам жене, но потом вошел в комнату, увидел, как она, полностью обнаженная, лежит на животе на кровати, и все его благие намерения пошли прахом.
В следующее мгновение его руки уже блестели от бальзама, и он склонился над Эвелиндой. Все. После первого прикосновения к ее телу Каллен пропал. Окончательно и бесповоротно — он не смог бы даже ответить, приходила ли Бидди, как обещала. Если и приходила, ни он, ни Эвелинда этого не заметили, и Бидди выскользнула из комнаты, не побеспокоив их, за что Каллен был ей искренне благодарен.
Пытаясь привлечь к себе внимание, Трэлин несколько раз кашлянул, затем вкрадчиво спросил:
— И как все прошло?
— Все прошло… хорошо, — пробурчал Каллен, твердо зная, что беззастенчиво лжет. Все прошло не просто хорошо. Никто не назвал бы его праведником, но пребывание в постели с Эвелиндой оказалось одним из самых потрясающих впечатлений в его жизни. Никому не удавалось разжечь в нем такую страсть, и никогда раньше он не испытывал столь мощной потребности доставить удовольствие женщине. Всепоглощающее вожделение вступало в противоречие с желанием оставаться нежным, и он постоянно боролся с собой, избегая резких движений, чтобы случайно не задеть ее болезненные раны. Вынужденное обуздание нарастающей страсти обернулось для него своего рода пыткой… сладостной пыткой. И Каллен с удовольствием подвергся бы ей снова, как только проснулся. Однако, опасаясь, что окажется не в силах и в этот раз отнестись к жене столь же бережно, он приложил немалые усилия и не поддался искушению, напомнив себе о необходимости дать ей выздороветь.
