Эвелинда шагнула в открытую Фергусом дверь и ступила на узкую полосу земли, отделявшую крепостную стену от края обрыва. Бидди здесь не было, по крайней мере сейчас. Эвелинда окинула взглядом пирамидку из камней и не обнаружила там свежих цветов, которые могли бы указывать на то, что могилу Дженни недавно посещали.
Обернувшись к Фергусу, с усилием закрывавшему тяжелую дверь в стене, Эвелинда разочарованно сказала:
— Бидди здесь нет.
Фергус посмотрел по сторонам и пожал плечами:
— Наверное, она уже ушла.
— Тогда мы встретили бы ее по дороге, — заметила Эвелинда.
— Нет, сюда ведет несколько тропинок. Я просто выбрал самую короткую. Должно быть, Бидди пошла другим путем. — Он снова пожал плечами и слегка приподнял бровь: — А зачем она вам понадобилась?
Эвелинда неловко улыбнулась. Пока они шли сюда, она пыталась придумать, как рассказать ему о своих открытиях и подозрениях, но так и не решила, с чего начать. Правда, Бидди здесь не оказалось. И это даже хорошо, а то могло бы получиться, что Эвелинда без предупреждения втянула Фергуса в весьма опасную авантюру.
— Вам зачем-то нужна была Бидди, — напомнил Фергус. — Может быть, я могу помочь?
Зная, что он не сможет ответить на вопросы, заготовленные для Бидди, Эвелинда, немного помедлив, спросила:
— Фергус, что вы помните о смерти ее сестры?
— Дженни, — печально промолвил он. — Это была страшная потеря для Бидди. Она очень любила свою сестру.
— Настолько любила, что могла бы убить человека, из-за которого Дженни покончила с собой?
Эвелинда уже потеряла надежду на ответ, когда Фергус после долгого молчания шагнул к могиле и, уставившись на пирамидку из камней, произнес:
— Вы нашли письмо.
У нее внезапно пересохло во рту.
— Письмо?
— Да. Мэгги тоже нашла его несколько лет назад. Надо было еще тогда уничтожить его, но в нем предсмертные слова Дженни, и у меня не хватило духу забрать его у Бидди. — Он повернулся к Эвелинде и грустно покачал головой: — Поэтому я засунул его обратно в сундук, а Бидди так и не узнала, что оно оттуда исчезало.
— Мэгги нашла письмо? — еле слышно переспросила Эвелинда, осознавая, что допустила крупную ошибку в суждениях. Господи, как глупо! Ведь в глубине души она знала — Бидди не могла быть убийцей. Зато Фергус, питавший к Бидди нежные чувства, вполне подходил на эту роль. Он воин и всю жизнь учился убивать тех, кто угрожает его дому, его близким и ему самому. Ни за что на свете нельзя было приходить сюда вместе с ним.
— Эх, девочка, и зачем ты только сунула нос в это дело?
Он шагнул к ней, и она тут же с опаской отступила назад.
— Вам нужно было всего-навсего не ворошить прошлое… Теперь мне придется убить и вас, чтобы защитить Бидди.
— Защитить Бидди от чего? — мрачно поинтересовалась Эвелинда, продолжая отступать по мере его приближения.
— Защитить от любого, кто узнает, что она выстрелила из лука в Дарака.
Обнаружив, что находится в опасной близости от обрыва, Эвелинда изменила направление движения и, шагнув в сторону, спросила:
— Все эти годы вы знали, что она убила его, и защищали ее?
— Нет, она его не убивала, — твердо возразил он. — Это сделал я.
— Но вы же сказали, что она выстрелила из лука в Дарака, — заметила она в недоумении.
— Да, она выстрелила, — подтвердил он. — Но не убила его. Он начал выздоравливать, и на третий день после того, как он был ранен, я задушил его, когда он спал.
Эвелинда остановилась. Какое облегчение узнать, что Бидди все-таки не убийца! Увы, это дивное известие никак не влияло на печальное положение самой Эвелинды. А вот чем дольше Фергус будет говорить, тем больше у нее шансов найти какое-нибудь спасительное решение. И Эвелинда задала следующий вопрос:
— Значит, его погубила не лихорадка?
Фергус покачал головой:
— Его погубила идиотская неспособность обуздать свою поганую похоть.
Эвелинда ошарашенно вытаращила глаза, но Фергус не извинился за то, что так грязно выругался при ней. Кажется, внезапно рассвирепев, он даже не заметил этого.
— Ему повезло с женой, этому Дараку! — заявил Фергус, неожиданно повысив голос до крика. — Бидди любила его. И как любила! Она боготворила его и прощала ему все грехи, — почти пожаловался он. — О Боже! Ради такой любви можно пойти на что угодно.
