— Да ладно, ма, ничего я не делал. Спросил, кто пришел, а в ответ молчание. Вот и вышел со старым отцовским ружьем, проверить.
«Молчать надо громче», — сделала я единственно правильный вывод и активно завозилась, пытаясь освободиться от пуленепробиваемого панциря. Уже догадалась, что зря радовалась Наташкиной свободе. Именно она вольготно раскинулась на мне бронежилетом с небольшим перекосом на правый бок. И, поздновато оценив опрометчивость своего геройства, предпочла отключить соображение и слух. Хотя потеря соображения для Натальи нонсенс.
Пока шли негромкие, но виртуозные словесные дебаты между матерью и сыном, включая рукопашную борьбу за незаряженное, как выяснилось, ружье, я успокоилась. Миша не псих, не всех гостей с ним встречает — деда оберегал. Покрехтывая, я думала, стоит ли разочаровывать Наташку в ее отважном самопожертвовании. Окончательно отлежав подбородок, решила — стоит, а то ей некого будет спасать в другой раз. Долго в таком положении не продержусь. И слабенько покликала бабу Нюшу.
Перепалка сразу оборвалась. А через секунду с меня стащили Наташку. Попытка поставить ее на ноги провалилась, она упорно поджимала ноги, одновременно гримасничая так, как мне не довелось ни разу в жизни. Подруга явно зависла в другом измерении. Заткнув указательными пальцами уши и крепко зажмурив глаза, она заодно и губы сжала. Кажется, мы перенимаем друг у друга самое худшее. С другой стороны, Наташке все-таки есть чему у меня поучиться. А главное, мне удалось схватить и сунуть под стол временно бесхозное ружье.
— Оставьте Наталью в покое, — устало потребовала я. — Вот как висит она на ваших руках, так и приземлите. Только осторожно, а то потом на коленках синяки останутся. И лучше отойди от нее подальше. Иногда она способна так «глаголом жечь сердца людей», что и на расстоянии уши загорятся.
Очутившись на полу в полной свободе от чужих рук, Наталья мигом пришла в себя. Для начала открыла один глаз, его вполне хватило, чтобы сориентироваться в окружающей обстановке. Второй открывать не стала. То ли экономила, опасаясь преждевременного износа, то ли боялась увидеть двумя глазами что-нибудь лишнее. А вот уши задействовала в полной мере. Ушами она, благосклонно кивая головушкой, внимала извинениям Михаила. Покаянная, сдобренная комплиментами речь двухметрового бугая лилась рекой. Я только не поняла, почему подруга кивает на предложение Михаила хоть сейчас взять ее в свой штат телохранителем. Оценив явное преимущество физического развития сына бабы Нюши, я с сомнением уставилась на стройную фигуру Наташки и решила, что он придурок. Подтверждение своему выводу попыталась отыскать в чертах его лица. Ущербность умственного развития зачастую накладывает своеобразное клише на физиономию человека. Но меня постигло глубокое разочарование. С такой интеллигентной, мало того, располагающей физиономией, умными, проницательными глазами дураками не бывают. Бывают шизофрениками в стадии ремиссии, но едва ли Михаил принадлежит к этой категории. И еще. Он был мне смутно знаком, где-то я его уже видела.
От мучительных попыток вспомнить место и обстоятельства встречи с Михаилом меня отвлек спокойный Наташкин голос. И не просто отвлек, прямо-таки поразил. В первый раз слышала у подруги подобную манеру излагать свои мысли. Обычно разговаривает так, словно вещает с трибуны на многоголосую толпу. Все ее прекрасно слышат. Без микрофона.
— Очень жаль, что в свое время я не вышла замуж за альфонса… альфиста… Боже мой! Все в голове перепуталось. Скажу проще, за члена официальной непреступной группировки «Альфа». Он научил бы меня боевому искусству борьбы за сохранение моей жизни и независимости. Как дала бы тебе, Миша, с налета разок по башке, забыл бы свои пережитки прошлого — бандитские замашки. Где-то я тебя видела…
— На стенде под заголовком «Их разыскивает милиция», — с готовностью подсказала я, пытаясь отделаться от аналогичного наваждения. Понятное дело, «в человеке все должно быть прекрасно…», но не до такой же степени. Впрочем, чужая душа и мысли — потемки, возможно, они у него как раз черные.
