В ком сердце есть —
тот должен слышать время,
как твой корабль ко дну пойдёт!
Думала, глядя на всю его жизнь, как постепенно шёл он к своему разрушению, к пропасти, как разворачивалась драма. Я обращалась к нему, хотя знала, что он уже не может ответить.
Похититель женских сердец! Шармёр, кого же ты всю жизнь обманывал? Кому принёс ты утешение? Кому отдал свою любовь!? Что искал ты? И что хотел? Твоя японская жена Миха написала мне, что скучает без тебя, но рада, что тебя уже нет, и больше ты не будешь её мучить. Твоя жена Алида, отдавшая тебе всю свою жизнь, сказала, что в её сердце от тебя осталось только «ничто — пустота». Всех других я не спрашивала, но думаю, что ничего утешительного не услышу. Давно–давно я тебе сказала, что мужчина поднимается благодаря женщине. И ты мне ответил: «Не смеши меня и не обольщайся!» Никогда ты не мог создать мифа из женщины, как любой Казанова. Для тебя другой человек не был — «Ты», потому как ты не открыл в себе «Я». Ты никого не любил, и себя тоже. В этом твоя трагедия. Это и привело тебя к отчаянию? Может быть, только смерть научила тебя смыслу жизни?
И там, где казалось, мы должны были пасть от восхищения, там видим только… вырастающий горб… и не слышим его отчаянного возгласа: Я умираю! И не можем понять как страдало его тщеславие?!
«А точно ли был у меня талант?» «Был» Но из таланта вырос горб, который победил.
«Дина, как же вы не смогли Игорю помочь, предложить что‑то, поддержать, неужели вы не видели в каком он состоянии? Вот если бы он пришёл ко мне, то я бы не отпустил его, а помог бы ему, оставил его у себя пожить, обогрел, приласкал… ухаживал бы за ним, нашёл бы слова, понял бы, что Игорь нуждается в утешении… это бы не произошло. Как же так, неужели вы не почувствовали?…» — Говорили отдельные люди, что они более чуткие, более добрые, более жертвенные…
Я не спрашиваю, почему же он к вам не пришёл, я не спрашиваю, откуда у людей такое честолюбие? Я только поражаюсь степени человеческого «завышения», воле к превосходству, и не люблю напяливающих на себя волшебную шапочку идеала. Только человек, находящийся в сознании относительно мотивов своих поступков может быть добрым. Самоуверенность людей без анализа самих себя вызывает сожаление. «Всё должно быть сознательным, чтобы быть добрым». И как же быть сознательным?
С какой бы силой нас ни охватило бы сострадание… оно не спасло бы Игоря–Аполлона от его судьбы. Он уходит из этого земного существования без любви. «Никому не буду говорить ни одного приятного слова, всех буду ссорить, каждому буду говорить, что кто про него думает, наговаривать одному на другого, устрою маскарад мести!»
Вместо победного лаврового венка на голову Аполлона я бросила в его могилу щепотку камней, перемешанных с моими слезами, и один камушек остался в горсти. Он пробрался в перчатку и шебуршался. Глухо падали на дощатую поверхность гроба прощальные комья земли. Была грустная тишина. Никто не издавал пронзительных криков, напоминающих, что заключается в акте любви. Некому было прокричать, что жизнь — как соитие, в каждом акте которого ты умираешь, и некому было погрузить нас в неизвестный сон, чтобы посмотреть обратно на жизнь, и чтоб она засияла, какой бы мрачной она ни казалась.
А может, он сейчас выйдет из подвала, где отсиживается, и скажет, что это и была жизнь?! Я плакала, и никто меня не утешал. Игоря не было в этой материальной сфере, его бесконечно запутанные счёты с жизнью закончились.
Прощай Игорь, камушек с твоей могилы я принесла домой.
