После ужина Хорнблауэр, весь в фешенебельной одежде, с блестящей тростью, возвращался в гостиницу. Внезапно из темного закутка на него набросился какой-то бродяга — босой, в оборванной одежде и, судя по всему, голодный. В руке он держал ветку от какого-то дерева — свое единственное рабочее орудие. Угрожая Хорнблауэру этой импровизированной дубинкой, бродяга потребовал кошелек. Этот разбойник рисковал быть повешенным всего лишь за возможность поесть.
Либеральным чувствам Хорнблауэра проявить себя не было времени. Он среагировал мгновенно, и без малейших раздумий сделал выпад тростью. Острие одерживает верх над лезвием — конец трости ударил разбойника в щеку, и тот, наполовину оглушенный, завалился на спину. Хорнблауэр вывернул его руку, заставив уронить «дубинку». Разбойник оказался обезоруженным, и Хорнблауэр мог подозвать блюстителя порядка и отправить бродягу на верную смерть. Но он, разумеется, не мог так поступить. Вместо этого он вернулся на корабль Эксмута, ведя с собой бродягу.
«Милорд, не откажите мне еще в одной любезности. Не могли бы вы зачислить этого человека в состав своего экипажа?»
ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА
Рассказ
(перевод: Константин Киричук)
Адмирал Флота лорд Горацио Хорнблауэр в одиночестве сидел со своим послеобеденным стаканчиком портвейна в столовой имения Смоллбридж и испытывал чувство величайшего комфорта. Дождевые капли тяжело барабанили в окна; бесконечный дождь лил несколько уже несколько дней, подчеркивая печальный рекорд этой весны — более дождливой не помнили и старожилы. Время от времени шум дождя усиливался — это резкие порывы ветра бросали тяжелые капли в оконное стекло. Фермеры и арендаторы будут жаловаться больше обычного, особенно теперь, когда перед ними вырисовывается печальная перспектива — потерять урожай еще до того, как он успеет созреть. Хорнблауэр ощутил прилив глубокого удовлетворения при мысли, что уж его-то доходы не зависят от капризов погоды. Как Адмирал Флота он уже никогда не будет терпеть нужду на половинном жалованье; льет дождь или светит солнце, царит мир или грохочет война, он всегда получит свои вполне приличные три тысячи фунтов в год, а вместе с еще тремя тысячами дохода от средств, вложенных в государственные ценные бумаги, ему уже не только никогда не придется не только бедствовать, но даже и беспокоиться о завтрашнем дне. Он может быть снисходительным к своим арендаторам; более того, он сможет подбросить своему сыну Ричарду еще пять сотен в год — учитывая, что молодому полковнику гвардии приходится часто сопровождать молодую королеву и посещать двор, можно представить какие длинные счета присылает Ричарду ежемесячно его портной.
Хорнблауэр отпил глоточек портвейна, вытянул ноги и потянулся, ощущая приятное тепло камина, согревающее ему спину. Два бокала великолепного кларета, выпитые ранее, уже явно начинали играть свою роль, помогая желудку в приятном процессе переваривания прекрасного обеда — это, кстати, был еще один повод для того, чтобы поздравить себя с тем, что в возрасте семидесяти двух лет желудок не доставляет никаких поводов для беспокойства. Он — счастливый человек. Он достиг вершины профессиональной карьеры — вершины абсолютной и неоспоримой (его производство в Адмиралы Флота было настолько недавним, чтобы воспоминание об этом событии все еще приносило Хорнблауэру неподдельное удовольствие). А еще он мог наслаждаться крепким здоровьем, значительным доходом, вниманием любящей жены, прекрасным сыном, ожиданием внуков и искусством хорошего повара. Он мог потягивать свой портвейн и ощущать удовольствие от каждой его капли, а когда стакан опустеет — пройти в гостиную, где Барбара читает книгу и ожидает его у другого камина, в котором тоже гудит огонь. Жена любит его, а прошедшие годы самым удивительным образом сделали ее еще красивее, чем в юности. Слегка похудевшие щеки лишь подчеркивают изящный рисунок ее лица, а ее седые волосы странным образом контрастируют с прямой спиной и легкостью в движениях. Она так красива, так грациозна и так величественна. Завершающим штрихом были очки, которыми Барбара с недавних пор вынуждена была пользоваться для чтения; этот предмет несколько уязвлял ее чувство собственного достоинства — настолько, что она всегда сдергивала очки, если существовала хоть малейшая опасность, что посторонний увидит у нее на носу этот плод технического прогресса. Хорнблауэр снова улыбнулся, вспомнив про это, и отпил еще глоточек портвейна — все же лучше любить живую женщину, чем богиню.
