Флетчер числился среди корабельных придурков — система насильственной вербовки поставляла на корабли значительный процент подобных рекрутов — и ему ничего не стоило взорвать фрегат. Всю дорогу от бака до юта воображением Хорнблауэра владела картинка Флетчера, замершего в крюйт-камере с кресалом и огнивом в руках.
— Ну, мистер Хорнблауэр? — встретил его капитан.
— Я обещал им прощение содеянного, сэр, и мораторий на наказания в течение недели.
Хорнблауэр старался говорить нарочито формальным тоном — ему не стоило объяснять, какой опасности он сейчас подвергается.
— Что вы обещали им? — взревел Кортни. — Повторите-ка, сэр.
Хорнблауэр повторил.
— Да сохранит господь мою душу! Прощение и неприкосновенность для бунтовщиков! Мистер Хорнблауэр, я отказываюсь вас понимать!
— Я дал слово, сэр, — с жаром возразил Хорнблауэр. — А соответственно, и ваше. На кону моя честь, сэр, и стоит ли вам объяснять, что это для меня значит.
— Неужели, мистер Хорнблауэр? Неужели? — прищурив глаза, капитан цедил слова сквозь зубы. — Не стоит мне объяснять, что я должен думать об офицере, вверяющем свою честь мятежникам. Надеюсь, что это будет первый и последний случай. Впрочем, сомневаюсь — вы всегда славились своей симпатией к преступникам.
Неделя перемирия стала для Хорнблауэра настоящей пыткой. Он прекрасно знал, чем ответит команда на действия, которые сочтет нарушением договора. Если Кортни не выполнит свои обязательства, не предаст прошлое забвению, а напротив, жестоко накажет эти полтора десятка мятежников, последствия будут ужасными.
Хорнблауэр допускал возможность всеобщего бунта и резни, как это случилось на «Гермионе», когда команда убила капитана Пиггота и офицеров и сдала корабль испанцам. Кортни был из того же теста, что и Пиггот — скотина и подлец. Стоит ли удивляться: из двухсот тысяч человек, призванных войной на службу, всегда найдется несколько негодяев, сумевших пробиться наверх.
Хорнблауэр горько сетовал на обстоятельства, делавшие для адмиралтейства практически невозможными выявление и замену такой вот скотины за сотни миль от берега; на судьбу, отдавшую его самого на милость подобного типа; и еще его снедало чувство сожаления, когда он смотрел, как способные стать образцом фрегат и команда обречены влачить столь жалкое существование.
Это случилось в ночь с шестого на седьмой день. «Маргерита» рассекала волны Бискайского залива, озаренные полной луной, когда впередсмотрящий заметил темный силуэт, едва различимый на фоне моря. Какой-то корабль пытался прорвать блокаду Ферроля, которую неустанно осуществлял фрегат. Кортни вызвали на палубу, и он стал вглядываться в темноту через свою ночную подзорную трубу.
— Это «Кастилия», — заявил он. — Она уже шесть недель как готова к выходу в море. Восемнадцать орудий с каждого борта, как сообщил голландский «купец». Свистать всех наверх, бить тревогу.
Расхаживая по палубе, Кортни потирал руки от удовольствия. У скотов есть шансы сделать карьеру в Королевском флоте, зато у трусов — никаких. Перспектива сразиться с кораблем, значительно превосходящим их силой, горячила ему кровь. Хорнблауэр находился рядом с ним на квартердеке — ему выпало нести утреннюю вахту — и наблюдал, как радует капитана предстоящая схватка.
— Мы нападем на них на рассвете, — объявил Кортни. — И к восьми склянкам он будет наш. А потом наши друзья Гартон, Флетчер и остальная компания получат то, что ждало их уже целую неделю. Утро обещает быть замечательным! Поосторожнее на руле, чертов ублюдок!
Последнее относилось к стоявшему у штурвала квартирмейстеру. Хорнблауэр подозревал, что внимание того оказалось отвлечено подслушанной репликой капитана насчет расправы с мятежниками.
Небольшая оранжевая вспышка разорвала предрассветный мрак в подветренной стороне: «Кастилия» начала пристрелку.
— Ну, как и все даго! — воскликнул Кортни. — Не знают, что такое выдержка.
Тут Хорнблауэр не мог с ним не согласиться. Сближаясь с противником, «Маргерита» хранила невозмутимое молчание, хотя выстрелами с «Кастилии» было срезано несколько снастей, а в парусах появилась пара-другая дыр. Раз открыв огонь, даже хорошо вышколенная команда не сможет вот так просто остановиться. Первый залп, наведенный с должной тщательностью, стоит пяти последующих, так что тактически очень важно выждать до того момента, когда эффект этого залпа окажется наиболее сокрушительным. Ядра свистели над палубой, два из них врезались в корпус, и команда хирурга потащила вниз первых своих подопечных, но Кортни не разрешал открывать огня, пока сумрак не сменился рассветом, а рассвет, в свою очередь, превратился в день, и пока «Маргерита» не сблизилась с «Кастилией».
