Пятнадцать лет!
Исключения подобного рода существуют - это подтвердит мало-мальски сведущий юрист любой страны. Миша Филиппов был от природы умным человеком, в процессе следствия он понял, что стал жертвой недоразумения и вместо какого-то выродка должен принять позорную смерть, но выхода не видел и смирился, надо полагать, не без участия Бога, которому молился, осеняя себя двуперстным знамением. Приговор - лишение свободы на пятнадцать лет поверг его в недоумение, он ничего не понял, поначалу растерялся, потом опамятовался, и первой его реакцией было безграничное изумление, что удалось избежать расстрела.
Прошло время, прошло и изумление. Миша Филиппов составил исчерпывающий список людей, которые могли бы подтвердить его правоту, и принялся их разыскивать. От пяти лет каждодневного кропотливого труда остались две пухлые папки копий отправленных писем, жалоб, заявлений, полученных ответов и... обманутые надежды. Его афоризм: "Если другие не сумели установить твою правоту - ты должен установить ее сам" - потерпел полный крах; на смену ему пришел второй: "Когда другие не хотят вернуть отнятое у тебя - верни его сам". Миша Филиппов вообще мыслил афоризмами - это ему удавалось. Однажды, когда Гора Мборгали сидел на камне возле своей каптерки, глядя на восток, где солнце, беспомощное и тусклое, льнуло к горизонту, он присел рядом, убедился, что их никто не подслушивает, и выдал еще один афоризм:
– Настоящее дело всегда сопряжено с риском.
– Верно, - отозвался Гора. - Вот Белов. Видишь, в сральню идет. Тоже риск.
– Как?.. - Миша Филиппов несколько растерялся.
– А если доска под ним подломится?
Филиппов улыбнулся и сказал:
– Хочу тебя попросить кое о чем.
– Эта просьба сопряжена с риском?
– Конечно. А вдруг откажешь?
– Говори.
Филиппов некоторое время колебался.
– Мне надо воспользоваться твоей норой. - Он имел в виду инструменталку.
– Как то есть воспользоваться?
– Надо разобрать пол, всего доски три. Ночью придет человек, кое-что оставит в подполе.
– А как он в мою нору проникнет? Они замок вешают.
– Доски с тыльной стены тоже снимем. Потом легонько, для видимости, приколотим на прежнее место. Он их снимет, оставит что надо, а выйдет доски прибьет, как были. Я ему скажу, какие снимать и в самой норе, и сзади, со стены.
– Скажешь?
– Брат ко мне приехал. Свидание дали. Вечером. Я и скажу.
Во время этой беседы Гора не сводил глаз с солнца. Потом поднял голову, пристально посмотрел Филиппову в глаза и спросил:
– Откуда ты знаешь, что со мной такие разговоры разговаривать можно?
– Знаю. Можно.
– Выходит, доверяешь?
– Доверяю.
– Тогда, может, и то скажешь, что он должен тебе оставить?
– Одежду оленьего меха, унты... и кое-что еще.
– А карту? - спросил Гора после довольно долгого молчания.
– Карту, компас, секстант. Я ему список дал в прошлом году... Постой, постой... А тебе зачем знать?
– Пошли разбирать доски, - сказал Гора.
Вошли в инструменталку.
– Столько матерых шпионов, как в этом лагере, нет ни в одном зарубежном государстве. Можно ли так слепо доверять непроверенному человеку? - укоризненно заметил Гора.
– Можно. Раз Хабибула сказал, то... - Филиппов пошарил за пазухой, вытащил клочок бумажки, глянул на него и протянул Горе.
На бумаге было написано по-грузински: "Гора! Это Миша Филиппов, местный житель, хороший человек. Пригодитесь друг другу. Резо".
– Гм, Квицадзе. - Гора улыбнулся. - Где свиделись?
– В Енисейске в январе, когда шел под конвоем с доследования; вместе пережидали в Енисейском распределителе, пока начнется навигация. Там и подружились. Он знал, что ты здесь.
– Ты эту бумагу в кармане держал?
– Нет. В подушке. Сегодня вытащил.
– Почему до сих пор не отдал?
– Присматривался.
– Когда Резо взяли, сколько он пробыл на воле?
– С полгода будет. Полтора месяца погулял.
Гора призадумался, улыбнулся:
– У него всегда так. Ловко уходит, плохо скрывается.
С делом управились быстро. Миша Филиппов заметил:
– Может, тебе лучше бросить свою инструменталку?
Гора недоуменно взглянул на него.
– После моего побега могут дознаться, что ты пособничал. Будут неприятности. Лучше, если кто другой сюда придет.
