— Что за день, — вздохнул он. — Мы продаем конвертируемые облигации акционерного общества, чтобы покрыть расходы на приобретение этого театра в Сан-Франциско, чертовски трудно иметь дело с комитетом по ценным бумагам и биржевой торговле в Вашингтоне.
Он долго подчевал ее подробностями своего бизнеса, пока наконец Пичис не подошла к стерео и не нажала кнопку.
— Эдгар, — сказал она, когда раздались первые звуки «Хорошеньких девушек», — я хочу, чтобы ты послушал что-то по-настоящему хорошее. Нет, не хорошее, а великолепное!
Она подготовила себя к длинному разговору. Так или иначе, она заставит его полюбить эту запись.
Это был обычный двухэтажный дом на Уэс-Гранд бульваре, 2648, неподалеку от деловой части Детройта, но вывеска на парадной двери хвастливо заявляла: Хитсвилл, США. Мотаун находился теперь под управлением Лос-Анджелеса, однако каждый в Детройте знал, что детройтская студия по-прежнему открыта, и Берри Горди и другие мотаунские звезды часто приезжали в город.
Элайджа проходил через маленькую приемную студии, чтобы быстро перехватить чашку кофе перед одиннадцатичасовой встречей с Берри Горди. Отдаленные звуки женских голосов пронизывали воздух дразнящей сексуальностью.
— Ты что-то проигрываешь? — спросил он Дорин, секретаря в приемной.
— Это не я! — воскликнула Дорин, махнув рукой на окно. — Это опять те две белые цыпочки включили свою пленку в машине. Они думают, что мы станем слушать. Вот паразитки.
— Да?
Элайджа лениво подошел к окну и выглянул. Красивая девушка в красном платье стояла, опираясь на капот красного «камаро».
— И давно она здесь болтается?
— О, несколько недель. Она и другая сумасшедшая, рыжая.
— Не такая уж сумасшедшая, я бы сказал.
Сердце Валентины сильно забилось, когда она увидела направляющегося в ней симпатичного чернокожего мужчину. На нем были бледно-желтые брюки, кремовая рубашка и темно-синий блейзер. Чертами лица и мягкими темными глазами он напоминал Гарри Белафонте, только был моложе и чувственнее.
— Итак, — сказал он, усмехаясь, — вы хотите, чтобы вас арестовали за нарушение тишины?
— Пожалуйста, — взолнованно взмолилась Валентина, убавляя громкость, — я никого не могу найти, чтобы дать послушать нашу пленку. Мы «Голубые Орхидеи». Мы хорошие певицы, я знаю, что хорошие. В студии это прозвучит намного лучше… Вам понравится. И займет не больше трех минут. Затем, если вы…
— Хорошо.
— Что?
— Я сказал — хорошо, девочка. Я проиграю ее, но даю вам только три минуты. У меня как раз сейчас встреча, а вы ее прервали.
Пока Валентина ждала в приемной, Элайджа проиграл пленку еще четыре раза, находя, что в голосе Валентины больше неги, чему у Дайаны Росс, по силе она превосходит Стрейзанд, а по сексуальной энергии может сравниться с Дженис Джоплин или Эбби Макей во время ее расцвета. Этой девчонке многое дано.
Он смотрел на фотографию, которую дала ему девушка, где она была изображена вместе с другой, по имени Орхидея. Та тоже сногсшибательная кокетливая штучка, она будет зажигать парней. Настоящая лисичка! У нее был небольшой голос с придыханием, представлявший собой совершенный фон. «Голубые Орхидеи»… Ему даже название понравилось. Превосходная обложка альбома.
Берри уже несколько лет искал крутую белую женскую группу. Может, эти девчонки как раз то, что нужно. Конечно, отец их Эдгар Ледерер, как сказала девушка, и он настоит на приемлемых контрактах, чтобы все было по правилам и по закону. Нет проблем!
Элайджа решительно нажал кнопку «стоп», положил в карман кассету и вышел в приемную. Нервничающая Валентина сидела на кончике стула, держа в руках нетронутую чашку кофе.
Он махнул ей рукой.
— Пройдите в мой кабинет, милая. Я хочу поговорить.
Валентина побледнела и тихонько вскрикнула от радости, затем вскочила со стула, пролив кофе на платье.
Элайджа усмехнулся, довольный ее волнением.
— Я Элайджа Кармоди, вице-президент Мотаунской фирмы грамзаписи, и мне бы хотелось поговорить с вами и вашим отцом о контракте.
Полчаса спустя после ухода Валентины Элайджа подошел к окну и задумался, наблюдая за тем, как проносится транспорт по Уэст-Гранд бульвару. Эти две белые девочки… У него было предчувствие, и он надеялся, что окажется прав. Если они добьются успеха — а они могут понравиться, — то, без сомнения, создадут ему имя в Мотауне.
