В мае 1927 года Антон пришел в райком комсомола с заявлением: «Прошу направить меня в школу военных летчиков. Обязуюсь ничем не осрамить чести комсомола». В тот же вечер он написал матери: «Я не могу без неба, без трудных и опасных дорог, которые меня ожидают… Я хочу покорить небо, сделать его обжитым, как наша земля».
Антон пишет также старшей сестре, которая была для него и всех его многочисленных братишек и сестренок дорогим и близким человеком — няней и воспитательницей:
«Мама–Таня!
Час назад я официально признан военным летчиком! Я являюсь частичкой нашего огромного и могучего Красного Воздушного флота и несу ответственность за охрану созидательного труда советского народа. Как красный командир я принял решение поехать служить туда, где вероятнее всего может быть нападение на нашу страну. Командование удовлетворило мою просьбу. Я еду на Дальний Восток. Да–да, Таня, я счастлив. Я чувствую потребность в моих силах, знаниях. В тех суровых условиях я пройду настоящую закалку и получу необходимый боевой опыт».
I
И вот полет! Ощущение неба, простора, волнующее чувство силы и способности совершить нечто необыкновенное…
Еще не остывший от пережитых чувств, Антон Губенко отрапортовал командиру отряда о результатах полета. Тот, глядя мимо него, коротко бросил:
— Двое суток ареста!
Командир отряда был человек неплохой, но упрямый и резкий, как и сам Губенко.
— Есть двое суток! Разрешите узнать — за что?
— За все, что вы творили в воздухе.
— Я хотел испробовать машину. Всего две лишних фигуры!..
— Воздушная акробатика не входит в нашу программу. Вы не циркач, а военный летчик. Вас на бис никто не вызывал, понятно? Получите двое суток ареста…
Антон воспринял наказание внешне спокойно. На его взгляд, оно явилось результатом неких противоречий, разрешить которые не в силах ни командир отряда, ни он, Антон Губенко.
Командир прав — налицо нарушение инструкции. Но прав и он — «воздушная акробатика» не самоцель, а путь к профессиональному мастерству. Впрочем, то же самое он пытался доказывать и в школе, но результат был тот же — наказание за нарушение.
Губенко попросил разрешение покинуть аэродром. Вечером к нему пришли товарищи.
— Брось, Антоха, не унывай, — сказал летчик Стригунов. Человек он спокойный, уравновешенный, но тяжелый, как говорят, на подъем. — Не то еще будет в жизни.
Разговор опять же зашел о полетах и инструкциях.
— Нас хотят втиснуть в рамки наставления, но они тесны нам! Мне хочется смотреть вперед, жить будущим, а не повторять пройденное.
— Не было у нас умного человека, а теперь есть. Вот — Антон Алексеевич Губенко! Полюбуйтесь, — пошутил Иван Фролов, затем продолжал серьезно: — Мы у тебя, Антон, вовсе не потому, что ты получил взыскание и тебя надо развлечь. Ты прав: нам надо больше летать, надо усложнять программу, больше вводить боевых элементов. На Дальнем Востоке неспокойно, война может разразиться в любую минуту…
— Правильно, Иван Константинович, — подхватывает Губенко. — Мы должны летать в любую погоду, в любых условиях, в любое время суток. А мы боимся ночи, как кисейные барышни. Ведь ночь — это гарантия успеха! Но тут есть, на мой взгляд, необходимое условие — уметь летать на бреющем. Поэтому совсем не для эффекта избрал я бреющие полеты! Но чтобы хорошо летать у самой земли, нам нужна «воздушная акробатика». Рискованная фигура у земли получится тогда, когда прочувствуешь ее на высоте.
В этот вечер Антон Губенко пришел к убеждению: необходимо научиться летать ночью! Одержимый безграничной любовью к небу, он доверял не поверхностной интуиции, не хлесткому бесшабашию, а глубоким знаниям, постоянным тренажам, упорству и трудолюбию…
К Губенко росло уважение, росло и недоверие. А Антон жаждал «боя». Ну что ж, решил командир эскадрильи, получай!
Командир эскадрильи Бирбуц, старый опытный летчик, суровый характером, отличался грубоватым бесстрашием и презрением к мелочам. Он даже летал всегда без защитных очков, считая это излишней нежностью. Бирбуц, прежде чем разрешить ночные полеты настырному летчику, лично «свозил» его на короткую ночную прогулку как пассажира.
