Я поднялся, слегка задев головой бумажную бабочку, подошел к балконной двери и выглянул наружу. В узком пространстве между двумя корпусами виднелся краешек светлого моря. По нему двигался трехмачтовый корабль, убегая от легкого ветерка.
Когда я обернулся, комната показалась мне темной, будто прозрачный кубик тени, полный невидимой жизни. Казалось, бабочка и впрямь начала летать. Девушка поднялась и, покачиваясь, стояла под нею.
— Вас прислала моя мать?
— Не совсем так. Но я с ней говорил.
— Думаю, она вам рассказала обо всех моих грехах. О том, какая я злая? Какой у меня невыносимый характер?
— Нет. Но она тревожится о тебе.
— Ее тревожит моя связь с Фредом?
— Думаю, да.
Она утвердительно кивнула и так и не подняла головы.
— Меня это тоже тревожит, но совсем по другому поводу. Она думает, что мы любовники или что-то в этом роде. Но, оказывается, я неспособна жить с людьми. Чем ближе я к ним подхожу, тем мне холоднее!
— Почему?
— Я их боюсь! Когда он... когда мой отец выломал дверь ванной, я влезла в корзину для белья и закрыла за собой крышку. Я никогда не забуду, что я тогда почувствовала: словно я умерла, похоронена и навсегда в безопасности!
— В безопасности?
— Но ведь мертвого невозможно убить!
— Чего ты боишься, Дорис?
Она подняла на меня глаза и глянула из-под светлых бровей.
— Людей.
— И Фреда тоже?
— Нет. Его я не боюсь. Иногда он доводит меня до бешенства. Тогда мне хочется его... — она прервалась на полуслове. Я услыхал скрип стиснутых зубов. — Чего тебе тогда хочется?
Она заколебалась; на лице ее отразилось напряжение, словно она вслушивалась в отголоски собственного внутреннего мира.
— Я хотела сказать: «убить его». Но на самом деле я так не думаю. В конце концов, к чему это привело бы? Бедный старина Фред тоже уже мертв и похоронен, как и я.
Под влиянием минутной злости я хотел возразить ей, сказать, что она слишком молода и хороша собой для таких разговоров. Но она была свидетелем и мне не хотелось с ней ссориться.
— А что произошло с Фредом?
— Много всякого. Он из бедной семьи и полжизни потратил на то, чтобы оказаться там, где он находится сейчас, а это, собственно, значит нигде. Его мать что-то вроде сестры милосердия, но она помешалась на своем муже. Он остался калекой в войну и ни к чему не способен. Фред должен был стать художником или кем-то таким, но, наверное, никогда уже не достигнет этого...
— У него были какие-то неприятности?
Ее лицо стало непроницаемым.
— Я этого не говорила.
— Но мне показалось, что ты подразумеваешь это.
— Может, и так. У каждого есть какие-то неприятности...
— Но в чем же состоят неприятности Фреда?
Она покачала головой.
— Я вам не скажу. Вы донесете моей матери.
— Нет...
— Да!
— Ты любишь Фреда?
— Я вправе любить хоть кого-то на этом свете! Он милый парень, милый человек...
— Разумеется. Не этот ли милый человек украл картину у твоих милых родственников?
— Не пытайтесь иронизировать!
— Иногда приходится. Видимо, потому, что все вокруг такие милые. Но ты не ответила на мой вопрос, Дорис. Не Фред ли украл эту картину?
Она затрясла головой.
— Ее вообще не крали.
— Ты хочешь сказать, что она сошла со стены и отправилась прогуляться?
— Нет, я не это хочу сказать! — из глаз ее брызнули слезы и покатились по лицу. — Это я ее взяла!
— Зачем?
— Фред сказал мне... Фред меня просил.
— Он мотивировал свою просьбу?
— У него были причины.
— Какие именно?
— Он просил никому не говорить об этом.
— И картина до сих пор у него?
— Думаю, да. Он ее не приносил.
— Но говорил, что намерен вернуть ее?
— Да... И он наверняка сделает это! Он сказал, что хочет ее исследовать.
— Что именно исследовать?
— Установить ее подлинность.
— Значит, он подозревает, что это подделка?
— Он должен удостовериться.
— И для этого должен был ее украсть?
— Он вообще не крал ее! Это я разрешила ему взять картину. А вы ужасно все воспринимаете!
