— Э-эх… — слышится чей-то тяжкий вздох. — Жисть эта — суета сует… Копошится человек, копошится, а все одно помрет…
— Что ты, старый, на ночь о смерти заговорил?
— Да чего уж… Правду говорю. Разве не так?
— Так… Но к чему про смерть поминать? Живой о живом думает…
— Хошь, парень, сказку скажу?
— Скажи. Про кого?
— Про Анику-воина. Не слыхал?
— Не приходилось. Валяй… Сказки я люблю…
— Тогда слушай… Жил-был на свете один человек — Аникой-воином звали его… Разбойник, душегуб, каких еще свет не видывал. Жил он двадцать лет с годом, пил-ел, силой похвалялся, разорял торги и базары, побивал купцов и бояр и всяких людей. И задумал Аника-воин ехать в Ерусалим-град церкви божии разорять, взял меч и копье и выехал в чистое поле — на большую дорогу. А навстречу ему Смерть с острою косою. Стал он над нею насмехаться, спрашивает: что за чудище такое? А та в ответ: я твоя смерть — за тобой пришла… Аника-воин ничуть не оробел, стал ей грозить, силой своей похваляться… Смерть же ему говорит: «Сколько ни было на белом свете храбрых могучих богатырей, я всех одолела. Сколько побил ты народу на своем веку! И то не твоя была сила, то я тебе помогала». Рассердился Аника-воин, напускает на Смерть своего борзого коня, хочет поднять ее на копье булатное, но рука не двигается. И напал на него великий страх… Стал он умолять Смерть дать ему сроку прожить один год, полгода, хоть три месяца… А Смерть ему: «Нет тебе сроку и на три часа». Тогда Аника-воин говорит: «Много есть у меня и сребра, и золота, и каменья драгоценного… Дай сроку хоть на единый час — я бы роздал нищим все свое имение». Отвечает Смерть: «Как жил ты на вольном свете, для чего тогда не раздавал своего имения нищим? Нет тебе сроку и на единую минуту!» Замахнулась Смерть острою косою и подкосила Анику-воина: свалился он с коня и упал мертвый…
Страшновата эта сказка, рассказанная в ночную пору зимнего ненастья, когда на улице завывает, бесится вьюга, и кажется Анюте: что-то возникает, вырисовывается в полутемном углу, и уж не костлявая ли это Смерть со своей косой, которой сразила самого Анику-воина? Но это жуткое видение, этот зловещий призрак внезапно гонит прочь веселая разудалая песенка — ее заводит беспечный молодой голос:
Деревня — два села,
Восемь девок, один я!
Капуста моя,
Широкие листы!
На певца шикают:
— Будет тебе… Угомонись. Спать пора…
Все стихает. Через несколько минут на лавках раздается сопенье и храп.
Анюта скатывается с лежанки, сует ноги в стоящие у печи валенки.
Еще затемно, ближе к рассвету, пурга утихомирилась, а утро выдалось неожиданно ясное, солнечное. Анюта оделась и, закутав голову вязаным платком, спустилась во двор. Две лохматые беспородные собаки, черная и грязновато-серая, бросились к ней, виляя хвостами. В чистом морозном воздухе повеяло дегтем, навозом. Обозник, в распахнутом полушубке и изорванной меховой шапке, выводил из конюшни лошадь. Девочка успела заметить маленькие белые звездочки на ее лбу и около храпа…
Вышла за калитку. Здесь, на Михайловской улице, на краю города, через несколько домов начинались поля. Далеко-далеко, до самого горизонта, где темнел лес, простиралась снежная равнина. На ее ослепительную белизну даже больно смотреть. Ничто не напоминало о вчерашней метели. Анюта нагнулась, захватила рукой пригоршню пушистого невесомого снега. Он охолодил ладонь. Стало вдруг беззаботно-весело. От этих наметенных за ночь сугробов. От голубовато-блеклого неба, от морозной пыли в воздухе, искрящейся в холодных лучах солнца. Бледные щеки у Анюты порозовели. Из-под платка выбилась прядь темно-русых волос… Когда вернулась во двор, мужики запрягали лошадей в нагруженные мешками сани, а потом перед дорогой пошли пить чай из огромного самовара, который, фыркая паром, кипел на столе…
Голубкины держали постоялый двор и занимались огородничеством на окраине древнего Зарайска. Здесь, у площади Облуп, таких дворов было несколько: Орлова с чайной, Урусова с бакалейной лавкой, Лопухина… А почти рядом с домом, за колесной мастерской Зубкова, — постоялый двор Аверина…
Невелики деньги — пятиалтынный с каждого обозника в сутки, да все же… Давал семейству некоторую прибыль и огород, где выращивали капусту, огурцы, морковь и другие овощи. Был при доме также сад.
