– Скверный этот волчонок хотел меня укусить!
– Пойдем со мной, Эббо, – сказала Христина.
– Он мне за это ответит, неблагодарное животное! Оставь меня, мать! – вскричал Эббо, топая ножонками по снегу, но все же, по привычке, подчиняясь нежной руке, лежавшей у него на плече.
– Что случилось? – спросила старая баронесса, появляясь у порога. – Кто здесь позволяет себе противоречить барону?
– Она… она не позволяет мне наказать этого мерзкого волчонка! – вскричал Эббо.
– Она? Делай все, что тебе угодно, дитя мое, – сказала старая баронесса. – Наказывай его как хочешь. Никто здесь не смеет ничего тебе запретить. А ты, берегись, – сказала она, обращаясь к Христине. – Как! тебе мало еще того, что ты ввела кровь низкого ремесленника в благородное семейство? Ты хочешь еще из своих детей сделать рабов.
– Я хотела бы научить их истинной храбрости, а не жестокости, – прошептала Христина.
– Тебе ли говорить о храбрости?.. Ну, ну! Эббо! Так, мой храбрый рыцарь!.. Поди прочь отсюда с своими заплаканными глазами! Ну, Фридель, будь же мужчиной и помогай брату. Неужели она из тебя успела сделать девчонку!
И довольно недружелюбно Кунегунда схватила за руку Фриделя, цеплявшегося за мать и закрывавшего лицо ее платьем; но мальчик оттолкнул бабку и не хотел отойти от матери.
– Фи, трусишка! Фи! – вскричала баронесса. – Оставь его, Эббо, мой красавец барон!
Христина, весьма огорченная этой сценой, ушла в свою комнату; Фридель пошел за ней; мать прижимала его к сердцу, а бедный ребенок рыдал.
– Ах, мама, бедный волчонок! Ты также плачешь? Зачем бабушка так тебе говорила? – сказал Фридель, обнимая мать своими ручонками.
– Увы! Фридель, разве нападать на слабого значит быть храбрым?
– Вальтер фон Фогельвейде этого не делал, – отвечал Фридель, на которого песни этого прелестного миннезингера произвели большое впечатление.
– И ни один истинный христианский рыцарь. Увы! бедные мои дети; неужели вас научат быть жестокими?
– Слушай! какое ужасное рычание! – сказал Фридель, приподнимая голову.
– Не слушай, мой милый, тебе это тяжело.
– Но Эббо уж не кричит! Мать, Эббо укушен! – вскричал Фридель и бросился к окну вместе с Христиной.
Эббо на дворе уже не было; они увидали только бездыханного волчонка, лежащего на снегу, и в ту же минуту Эббо вбежал в комнату. Возбужденный подстрекательствами и похвалами бабки и Маца, мальчик бросал в бедного волчонка все, что попадалось ему под руку, до тех пор, пока вслед за камнем, брошенным маленьким бароном или Мацем, послышался жалобный вой, потом волчонок остался так страшно неподвижен, что сердце мальчика, от природы такое же доброе, как у его отца, было растрогано до рыдания. Брат и мать думали, что он сам укушен или ушиблен; вошла фрау Кунегунда, также испуганная его криками, и спросила, не укусил ли его волчонок.
– Вот, стал бы я плакать об этом! – вскричал Эббо; предположение это задело его крошечное самолюбьеце и он опять рассердился. – Мне жаль волчонка… Бедный волчонок!
– Ульрих даст тебе другого волчонка.
– Нет, нет, я не хочу другого волчонка. Зачем я убил его!
– Стыдно, Эббо, плакать так о зверенке. Вот уж эта материнская чувствительность.
– Я люблю мать! Я люблю Фриделя! – отвечал Эббо с искренним раскаянием. – Но вот вас, так не люблю, бабушка.
– Что ты, что ты, Эббо! – сказала Христина. – Проси прощения у бабушки.
– Молчи ты, дура! – сказала старая баронесса. – Барон имеет право говорить все, что ему угодно в своем замке. Ему не будут мешать на каждом шагу, не будут учить выговаривать слова, как лакея! Просить прощения! Когда, кто из Адлерштейнов просил прощения? Пойдем со мной, барон; у меня есть еще пирожки.
– Нет, – отвечал Эббо, – пирожки не утешат меня; мой бедный волчонок убит. Я хочу остаться с матерью и Фриделем.
Когда Эббо остался один с матерью и Фриделем, гордость его смирилась, гнев прошел. Но как же беспокоилась Христина о будущности своих сыновей, видя такие задатки!
