Не успела ни повздыхать, ни посмеяться над этим контрастом, как вдруг появился Ваньша. Он возвратился, видать, из какой-то неблизкой поездки. И ранним утром, только подошла квашня, явился к нам. Они прошли с Гордеем в горницу и о чем-то долго говорили.
Мы с Таной напекли пирогов с лосятиной. Однако мужчины почти не ели, лишь выпили по чарке.
Потом Ваньша рассказал, что встретил в пути солдат Семеновского полка, одного из коих знал по войне Отечественной. Служат они в Тобольском гарнизоне, куда высланы были по известному делу Шварца.
Об истории этой я еще девочкой наслышана, да иногда поминал ее мой муж, костеря солдат бунтовщиками, изменниками, недругами отечества.
Ваньшина вариация была несколько иной: лучшие офицеры-семеновцы отменили в своих полках телесные наказания. Но назначенный туда полковником некий Шварц, видать, по натуре сродни моему Николаю Артемьевичу, зверствовал и изгалялся над солдатами, строил в две шеренги и заставлял плевать друг на друга, часами стоять недвижно и даже связывал ноги.
Полк восстал. Когда дело дошло до царя Александра, он распорядился роту зачинщиков предать суду. Всех остальных, в том числе офицеров, разослал по армейским полкам. Многие оказались в Сибири.
Ваньша рассказал это с горечью и гневной обидой. Шрам его потемнел. Лицо сделалось суровым.
Вскоре, осушив еще чарку, он ушел.
Странным в этот день был и Гордей. Он не балагурил, не сыпал пословицами. Угрюмо, молча чинил в темном углу хомут.
28 марта
Как будто ничего не переменилось в жизни нашей. С темна до темна я в кругу скромных и нескончаемых трудов. Но покой мой порушен. Все кажется, что-то тревожное таят от меня эти люди, что-то зловещее ожидает всех нас.
Ужели приставы да урядники пронюхали, где схоронилась наша деревушка? Ужели ворвется сюда солдатня, чтобы убивать и пленить этих вечных тружеников, жечь и зорить их добытое в поте добришко?
В чем повинны эти люди? В том, что зверством своим господа загнали их в эти места? В том, что на диком, пустынном месте отстроились горбами своими? Или в нечастых вылазках, когда добывали у проезжих господ деньги на соль, серянки, топоры, пилы, лопаты, гвозди?
Это, понятно, зло. И хуже того, когда Гордей заявляет: «То не грабеж, коли свое берешь».
Это и безбожие. Но ведь это зло рождено иным злом, рождено нами, отринувшими их. А теперь, если мы станем расплачиваться с ними новым злом, что же будет, куда же это поведет? Разве не противно это законам милосердия, святой вере христианской?..
Господи! А если нагрянут солдаты? Объявляться мне либо нет?
Да и придется ли? Сеча здесь будет кровавая. Подходы к селу немыслимые. Ваньша задаром свою голову не отдаст.
Быть может, мне поговорить с ним? Быть может, сняться всем да уйти дальше в тайгу?
1 апреля
Вот и все. Оборвалась музыка во мне. Кончилось мое краткое, нескладное мое бабье счастье.
Для чего жить мне теперь? Папа, мама! Что сталось со мной? За что черное горе, непереносимые страдания, боль непрекращающаяся? Уж лучше бы замуровали меня там, в той сырой могиле.
А у нас метели слепят окошки, воют в трубе, заметают да оплакивают все лучшее, что было в жизни моей…
Несчастье пришло вовсе не оттуда, откуда я ждала его. Видно, это всегдашняя его хитрость.
Вчера в буранный полдень негаданно приехал граф. Не дивилась, как он добрался. Было не до того. Уже по напряженному, даже постаревшему лицу его поняла — что-то случилось… Однако все старалась отодвинуть от себя это. И даже начала с поручиком чуть ли не светскую болтовню. Но после двух-трех фраз граф как-то дрогнул всем лицом, и я поняла, что он усилием сдерживает волнение.
— Юлия Андриановна, — вымолвил он, — я привез вам горькое известие.
— Что-то с Юрием? — догадалась я.
И узнала: Юрия больше нет.
Не помню, что сталось со мной в первые минуты. Когда очнулась, лежала на лавке, и Тана отпаивала меня настоем какой-то пахучей травы.
Потом мы долго, молча сидели вдвоем с Григорием Львовичем.
— Как же мы не догадались поберечь его? — сквозь слезы сказала я.
— Частично он отмщен, — промолвил граф. — Его убийца уже в земле.
— Генеральский холуй? — снова догадалась я.
