— Простите, господин Миллер. — Басок принадлежал кому-то из старшеклассников. — Я хотел спросить, зачем было помещать их туда? В большом аквариуме довольно места, и там им было бы лучше.
— Ваша правда, молодой человек! — Миллер осклабился и мелко закивал. — Им было бы хорошо, куда уж, куда уж лучше! И так просторно! Тем паче что через пять минут они бы уже плавали там одни. Вы догадываетесь, что я имею в виду, господа? Совершенно одни!
Он выдержал паузу, любуясь произведенным эффектом, и заключил по-деловому сухо:
— Это пирайи, господа. Многие из вас о них слышали, для тех же, кто не знает, скажу только, что это хищники, равных коим по свирепости вы не найдете среди существ, обитающих на сей планете. Когда животное любых размеров попадает в водоем, населенный пирайями, извлечь оттуда можно лишь его остов, обсосанный с примерным тщанием. Я не зря позаботился, чтобы их поместили повыше. Ведь если бы какой-нибудь неразумный шалун попытался…
Его взор подернулся сладкой пеленой. Казалось, он гордится этими тварями так, будто сам их родил, взрастил или даже выдумал.
— Теперь за аквариумом будет надзирать мой помощник. Но и я всенепременно наведаюсь, и не однажды. Прошу всегда, не конфузясь, задавать мне любые вопросы касательно волнующих секретов подводного царства. Пытливость юных умов священна!
Послышались жидкие хлопки, через миг рукоплескания стали всеобщими. Мы с Сидоровым поспешили присоединиться к аплодирующим. При всей своей антипатичности Рыба заслуживал благодарности. Потом слово опять взял директор и сказал на сей предмет все, что следовало. Едва он умолк, зазвенел звонок. Все стали разбредаться по классам, и я наконец смог подойти поближе.
Я прислонился лбом к стеклу. Оно было сухим, прохладным… А там, внутри, в маленьком зачарованном царстве все продолжался беззвучный, древний как мир танец, смысла которого не дано постичь сухопутному существу.
— Да пойдем же, наконец! — Сидоров крепко держал меня за локоть. — Опоздаем, опять Созонтьев будет пилить. Постой, ты что, не слышал, как я тебя звал?
Но разбираться, кто и что слышал, времени уже не было. Географ Созонтьев, рассеянный, вечно взъерошенный человек холерического темперамента, сам опаздывал на свои уроки, но был тем пламеннее убежден, что явиться туда хоть на секунду позже него есть бесстыдство непомерное.
На сей раз пронесло: успели, хотя Созонтьев влетел в класс, только что не наступая нам на пятки. Покосился раздраженно, однако смолчал. Урок начался. Все стихло: несмотря на вздорные выходки и «пиление», Созонтьева любили. Это был преподаватель милостью Божией, хотя детей не особенно жаловал и, как считалось, не понимал, а к священной пытливости юных умов относился с брюзгливым недоверием.
География — вот что было его страстью. Говоря о ней, он зажигался и горел у нас на глазах пламенем высоким и чистым. Присутствовать при этом таинстве было настолько увлекательно, что самые непоседливые замирали, стараясь не потревожить — у нас говорили «не разбудить» — вдохновенного Созонтьева.
Но стоило кому-нибудь со стуком уронить на пол карандаш, шепнуть два слова соседу или хотя бы слишком громко вздохнуть, как Созонтьев опоминался. Тогда он обводил класс горьким язвительным взором человека, который осознал, что мечет бисер перед свиньями, и, оборвав рассказ на полуслове, начинал вызывать к доске.
Опросы эти были обидны и неприятны, хотя географию мы знали недурно и наше к ней пристрастие заслуживало более милостивого отношения. Но нет, Созонтьеву было все мало. Лучшие ответы он слушал с застывшим лицом несгибаемого мученика, а при малейшей оплошке гимназиста морщился, как от зубной боли.
Только годы спустя я догадался, что все это были рассчитанные приемы. Значит, он все же понимал нас, коль скоро его актерство действовало безошибочно, хотя на каждом уроке повторялся тот же спектакль. Бедный Созонтьев. Он умер от чахотки перед самой войной. Его единственный сын был среди тех, кто погиб на площади девятого января. Говорили, будто, узнав об этом, географ в присутствии учеников плюнул на портрет государя императора, но ни мне, ни Сидорову, пересказавшему мне этот слух, не было доподлинно известно, правдив ли он.
