Я рухнул на мостовую под весом бандита и на некоторое время замер в этом положении. За выстрелом ничего не последовало, по звукам удалявшихся шагов я понял, что третья партия в этом конфликте, кем бы она ни была, решила остаться неизвестной. Тогда я скинул с себя мертвое тело (пуля раздробила бандиту затылок) и перекатился в сторону. На коленях я приблизился к первому нападавшему. Тот уже умер и смотрел в небо остекленевшим взглядом. Кепи слетела с его головы во время драки, и мне стали видны спиленные следы от рогов у него на голове. Воротник рубашки при падении распахнулся, в полумраке я заметил темную линию татуировки. Я расстегнул его рубашку: слева на груди, над сердцем, у него был вытатуирован тот же знак, что и у Хевеля. Проверив, я узнал, что эта же татуировка была и у рогатого.
Кое-как поднявшись на ноги, я осмотрелся. В основном окна домов, выходивших на парк, были темны, неудивительно, что никто не выглянул на шум. В соседнем квартале на ветру покачивался фонарь, освещавший вывеску над входом в пивную. Прихрамывая, я направился туда.
Стоило мне зайти в помещение "Одинокого всадника", как все взгляды посетителей устремились на меня. Не обращая внимания ни на них, ни на кровавые следы, остававшиеся на всем, к чему я прикасался, я поспешил через толпу к стойке.
— Здесь есть телефон? — поинтересовался я у у мужчины за ней.
— Да, но… — он поднял на меня взгляд от пивных кранов и замер.
На стойку перед ним легла окровавленная купюра, пресекая вопросы.
— Дам вам десять шиллингов, если немедленно вызовете полицию.
* * *
Вопреки моим ожиданиям меня не арестовали. Разумеется, на меня надели наручники и прикрепили их к специальной скобе на столе в допросной комнате, но все же мое положение отличалось от положения арестанта — и в лучшую сторону.
Вызванный мною наряд забрал меня в Управление, где с вашего покорного слуги сняли отпечатки пальцев и на долгое время оставили в допросной. Я не мог сказать, сколько часов прошло с момента нападения: даже если бы я мог достать часы из кармана, они вряд ли пережили драку, а сержант, под бдительным присмотром которого я находился, молчаливо нес свой караул у дверей, лишь изредка поглядывая на мои руки.
Я не мог винить его за это. Каждое уродство притягивает взгляд, и мои шрамы не исключение. Оставшись без перчаток, я и сам поймал себя на том, что не могу отвести глаз от своих пальцев. Или, вернее, от обрубков, которыми заканчивались ампутированные фаланги. Арнуальская бомба едва не оставила меня без половины пальцев, а осколки испещрили кисти обеих рук паутиной красных шрамов — пройдет еще не меньше полугода, прежде ем рубцы начнут бледнеть. Словно этого было недостаточно, правую руку, с перебитым нервом, уже сморщило в обезьянью лапу, а по кисти уже стал разливаться по-мертвецки синюшный оттенок.
Звук распахнувшейся двери заставил меня поднять глаза. На пороге застыл молодой мужчина с по-крестьянски крупной фигурой и копной соломенного цвета волос. Перебросившись парой слов с сержантом, он отпустил его и уселся напротив меня.
— Мне необходимо поговорить с детективом Эйзенхартом, — попросил я его, не дожидаясь вопросов.
— Очень жаль, но здесь не ресторан, чтобы вы выбирали, кто вас будет обслуживать, — заметил он и, наконец разложив на столе все бумаги, спросил. — Вас зовут Роберт Альтманн?
— Да.
— Случайно не родственник Вильяма Альтманна?
Ему не было нужды уточнять, о котором Вильяме Альтманне шла речь. Славой, дурной и опасной, выходящей за пределы Королевского острова, обладал только один из них.
— Сын.
— В самом деле? Как интересно… Он, знаете ли, широко известен в определенных кругах.
— Если и так, то мне об этом ничего неизвестно.
Я выдержал на себе взгляд полицейского. У того оказались глубоко посаженные светлые глаза, в которых тем не менее чувствовался острый и внимательный ум. В достаточной мере изучив меня, он делано спохватился:
— Впрочем, к делу это не относится. Меня зовут детектив Штромм, вас, как мы уже выяснили, Роберт Альтманн. 1868 года рождения?
— Так точно.
— Родились на Королевском острове?
