— Подвиньтесь, — попросила она. — Вы пошутили насчет электричества, верно, Томас? В такой холод электрический автомобиль даже не заведется.
— Работающий на никелево-кадмиевых аккумуляторах. Мы используем железо-никелевые: они более устойчивы к холоду, замыканиям и перезарядке, — оживился механик, найдя благодарного слушателя. — Конечно, скорость зарядки все еще является проблемой, но зато сырье значительно дешевле, а Эжен, он действительно гений, скажу вам, придумал…
Уступив леди Эвелин своё место, я оставил их за обсуждением веса батареи, запаса хода и прочих технических параметров, в которых я все равно ничего не понимал, и решил пройтись. Признаюсь перед читателем откровенно, ожидание выводило меня из равновесия, должно быть, недобрые предчувствия детектива передались и мне. Я зажег сигарету, но вместо привычного запаха табака почему-то почувствовал порох. В какой-то момент мне даже послышался звук выстрела — но нет, это лишь насмешливо каркнул ворон, сидевший на изломанной ветром сосновой ветви.
Эйзенхарт вернулся минут через десять, гораздо раньше назначенного им срока. Мне этого времени хватило, чтобы окончательно преисполниться беспокойством (впоследствии я сам на себя удивлялся), а леди Эвелин и Томас, напротив, настолько увлеклись разговором, что не сразу обратили внимание на его появление.
— Что произошло? — ужаснулась леди Эвелин, увидев его выражение лица.
Эйзенхарт рухнул на заднее сиденье и устало потер лицо, из-под полы его пальто при этом выпал помятый конверт с министерским тиснением.
— Дайте мне тоже закурить, — слабым голосом попросил он.
На некоторое время в салоне автомобиля воцарилась тишина, прерываемая только чирканьем колесика зажигалки.
— Хардли мертв, — объявил Эйзенхарт.
— Вы его убили? — вырвалось от изумления у леди Эвелин.
— Я? — поразился детектив. — Нет, я его не убивал. Зачем мне его убивать, ради Духов?!
Леди Эвелин виновато повела плечом.
— Самоубийство, — пояснил Эйзенхарт. — Он пустил себе пулю в висок.
— Но почему? — на этот раз от вопроса не удержался я.
Какое-то время Эйзенхарт молчал, наблюдая, как сигаретный дым растворяется в сумерках.
— Должно быть, он понял, что ему все равно не уйти, — предположил он, но как мне показалось, сам в это не верил.
— И поэтому наложил на себя руки? Виктор, вам не кажется, что человек, который… — детектив кашлянул, намекая, что не все присутствующие посвящены в подробности этого дела. — Простите, — поправился я, — но вам не кажется, что это не в его духе?
Эйзенхарт флегматично пожал плечами.
— Разве не вы говорите, что пути судьбы неисповедимы?
Я все еще не верил его объяснениям и продолжал упорствовать.
— Вы уверены, что то самоубийство?
— В его руке зажат револьвер тридцать второго калибра. Того же калибра рана к него в виске. Простите за подробности, — извинился он скорее перед Томасом, чем перед леди Эвелин, выглядевшей куда менее шокированной его рассказом. — Ранение нанесено с близкого расстояния, револьвер прижали прямо к голове. Нет никаких следов борьбы. Дайте мне хоть одну причину считать, что это не самоубийство.
Я мог бы сказать, что, чтобы убить человека, не обязательно приставлять пистолет к его голове, можно заставить его сделать это самому. Но у меня не было никаких доказательств, не было даже предположений, кто мог бы стоять за этой смертью — только не отпускавшее чувство неправильности происходящего.
И я промолчал.
— По крайней мере, вы получили обратно бумаги, — резюмировал я.
— Да, — согласился со мной Эйзенхарт и устало прикрыл глаза. — Дело закрыто. Нужно только оповестить лорда Мерца о моей находке, вызвать местных представителей полиции и провернуть еще тысячу мелочей… Томас, вы не подбросите меня до поместья барона?
