Эйзенхарт занял стол у противоположной от входа стены, откуда открывался вид на все заведение и, смахнув со столешницы оставшиеся после предыдущих гостей объедки, торопливо позвал разносчицу.
— Расслабьтесь, доктор, — посоветовал он мне, обратив внимание на то, как я оглядывался по сторонам. — Здесь совершенно безопасно. Еда, конечно, могла бы быть и лучше, зато всегда можно поговорить без лишних ушей.
Это было правдой. В отличие от многих ресторанов в старом городе, где стук столовых приборов разносился по всему залу, здесь стоял такой гомон, что, как я не силился, я не мог расслышать, о чем говорили за соседним столом. И все же я сомневался в безопасности этого заведения.
— У вас похожая манера допроса, — заметил я, когда на столе появилась бутылка зернового виски и стаканы.
— У кого?
Виктор на мгновение отвлекся от центра зала, где проходил импровизированное соревнование по армрестлингу, и непонимающе посмотрел на меня.
— У мистера Штромма, — я побоялся называть его здесь детективом, — и у вас.
— А, это, — он отхлебнул из стакана. — Мы с ним давние знакомые. Поступили в полицию в один набор. Вместе патрулировали улицы. Потом оба попали к одному ментору, хороший человек был, не побоялся взять ни сироту из приютского дома, ни бездушника… — так вот почему детектив Штромм показался мне знакомым: я видел его в компании Виктора на обедах, устраиваемых леди Эйзенхарт. — Мне кажется, или вы на что-то намекаете, доктор?
— К чему был этот спектакль? — прямо спросил я.
— О чем вы? — его глаза весело сверкнули.
— О моем допросе. Одностороннее зеркало в допросной комнате. Вы были по другую сторону, не так ли? С самого начала.
— Почему вы так считаете? — полюбопытствовал он.
— Ваше появление было слишком своевременным, — сообщил я Виктору. — Судя по вашему виду, вас не подняли с постели, и вы не запыхались, спеша спасти своего заблудшего родственника. Какое-то время вы находились в том же здании, возможно даже ждали под дверью, прежде чем войти. Что вы хотели услышать? Сколько я расскажу Штромму? Или что-то, что вы не могли спросить у меня сами? Что было в той записке, которую он передал вам в обмен на деньги?
— Всего лишь моя долговая расписка. Ну у вас и теории, доктор, — фыркнул Эйзенхарт, откидываясь на стуле. — Но раз уж вы заговорили об этом, Роберт, не хотите ли рассказать, что с вами стряслось?
— Нет.
Виктор удивленно поднял брови.
— Нет?
— Нет.
— А мне казалось, вы утверждали, что будете разговаривать о нападении именно со мной… — протянул Эйзенхарт.
— А мне казалось, вы утверждали, что это только мои теории, — в тон ему ответил я. — Я ничего не скажу, пока вы не ответите на мои вопросы.
Эйзенхарт закатил глаза к потолку.
— Задавайте.
— Чего вы хотели добиться этим спектаклем?
— Я хотел узнать, сумеет ли Берт вывести вас из себя. Что? — перехватив мой удивленный взгляд, он попытался оправдаться. — Мне же это ни разу не удалось.
— А ему?
— Тоже, — рядом с бутылкой легла свернутая вдвое записка. — Ваш пульс. Пятьдесят четыре удара в минуту. Низковат по сравнению с нормой, но для Змея это нормально, насколько я знаю. За время допроса он практически не менялся. Как и дыхание.
Я пробежался глазами по строкам. Похоже, детектив Штромм был ходячим детектором лжи. Удивительно, что с таким Даром он служил не в армии, а в провинциальной полиции.
— И что вам это дало? — поинтересовался я.
Виктор пожал плечами.
— Только то, что вы обладаете выдающимся уровнем самоконтроля. Но я все еще не знаю, зачем он вам нужен…
Задумчивость в его голосе заставила меня насторожиться.
— Почему у гетценбургской полиции есть на меня досье? — поспешил я сменить тему.
С глухим стуком его стакан вернулся на стол.
— Я запросил в военном министерстве, — признался Виктор.
Пристыженное выражение его лица поразило меня до глубины души — за время нашего знакомства я успел понять, что угрызения совести мало свойственны Эйзенхарту.
— Зачем? — только и смог спросить я.
— Хотел узнать вас получше? — попробовал он отшутиться, но вздохнул. — Послушайте, я прошу прощения. Возможно, я нарушил ваши личные границы или что-то в этом роде. Но вы не видите себя со стороны!
