Голос Тараса - страница 22
— Скорее!
Прислушиваясь, не спеша доедаем картофель; тарелки пустеют. Вдруг снова лошадиный топот. Лошадь проносится под забором и, выскочив, звенит на улице подковами.
Вдогонку ей несется встревоженный, плаксивый крик:
— Марко, возьми и меня! Марко!
Марко не слышит.
Вот он промелькнул на рябом коне перед нашими окнами.
Он скачет обратно к церкви и с силой хлещет нагайкой по вспотевшим ушам коня. Через седло у него перекинута шинель. Сзади к седлу привязан обвернутый рыжим одеялом сверток. От толчков сверток съезжает на круп лошади и смешно прыгает в разные стороны.
В усадьбе Гржибовских — тишина, только слышно, как что-то гнусавит Стах.
Марко ускакал.
Проходит полчаса. Только мы собрались было в огород, как к Марье Афанасьевне приходит соседка Лебединцева и тихо, шепотом, говорит ей:
— Втiкають петлюри!
Тетушка не верит.
Лебединцева божится, что это правда. У нее на квартире стоял петлюровский комендант. Два часа назад он упаковал все вещи и уехал на фаэтоне неизвестно куда.
Вот так здорово! Неужели и в самом деле Лебединцева не врет? Значит, скоро вернется отец?
Тетушка и Лебединцева ушли на кухню; мы с братом остаемся во дворе и разговариваем. Звук далекого выстрела обрывает нашу беседу. Вслед за ним гремит второй выстрел.
— Марья Афанасьевна, послушайте — стреляют! — закричал я, вбегая в кухню.
Я тащу тетушку во двор от дымящейся плиты за полы ее длинной юбки и, захлебываясь, приговариваю:
— Уже было два выстрела. Пойдем во двор, послушаем!
Со звоном падает на пол задетый мною медный таз. Марья Афанасьевна хочет поднять его.
— Не нужно! — кричу я на нее. — Потом!
Выбежали во двор: Оська стоит у перевернутой собачьей будки — он весь сжался, весь ушел в слух.
Лебединцева, забыв попрощаться, убежала к себе домой.
Канонада усиливается.
Сейчас все ясно. Орудия бьют из-за Думанова.
Это не гром и не гроза. Это пушки вновь гудят, и мы с жадностью слушаем далекий рев приближающегося к городу фронта.
— Тетя, мы пойдем на колокольню, посмотрим, — сказал вдруг Оська.
— Вы что, — вспыхнула тетушка, — с ума сошли? На колокольню, чтобы вас там убили? Да? Сидите дома и не смейте даже думать! Я вам дам колокольню!
И, не доверяя нам, думая, что мы убежим, тетка через минуту выносит из кухни тяжелый секретный замок и наглухо закрывает калитку.
Чудная, она думает, что так уж нам трудно перелезть через высокий забор, который окружает нашу хату! Она думает, что нас испугают три ряда колючей проволоки, натянутой высоко над досками забора. Все это чепуха! Никакие замки не смогли бы удержать нас дома, если бы мы хотели удрать. Мы остаемся сами. Нам просто не хочется огорчать тетушку.
— Посмотрим револьвер! — предложил я брату, Гржибовские теперь нам не страшны!
Быстро вбежали в огород. Вот и наша тыква. Тяжелая, белая, лежит на земле. Э, да что с ней церемониться! Я поднимаю тыкву до колен и с размаху бросаю ее на землю.
Тыква глухо крякает и раскалывается надвое. Оська выхватил из нее револьвер и патроны. Оставив разломанную тыкву догнивать на огороде, мы несем оружие в крольчатник. Тряпки влажны, они пропитались соком тыквы, — не поржавел ли наган? За полуоткрытой дверью приседаем на корточки, потихоньку разворачиваем тряпки. Нет, все цело, только под барабаном, где выбит номер, появился рыжий налет ржавчины.
Оська положил револьвер на колено и полой рубашки оттирает ржавчину. Белая полотняная материя темнеет, становится грязно-желтой, но ржавчина не исчезает.
— Маслом нужно, маслом! И песком! — советую я.
Пересчитываем патроны. Их восемнадцать. Правильно. Мы так заняты своим делом, что позабыли о канонаде. А орудия гремят всё сильнее. Уже на Подзамче дробно потрескивают пулеметы. У церкви послышался грохот. Стучат колеса подвод. Сюда едет какой-то обоз.
Набив барабан патронами, Оська прячет револьвер за пояс, под рубашку, и мы подбегаем к калитке.
Нет, это не обоз! Я ошибся.
На конях медленно едут петлюровцы. Ишь, грабители, дают дёру!
Вот первая тройка поравнялась с нашими воротами. На вороной лошади гарцует офицер. Куцая каракулевая кубанка ловко сидит у него на макушке. Полурасстегнутая синяя венгерка подбита белым мехом и сверху обтянута ремнями портупеи. Бинокль хлопает офицера по ляжке. Два всадника едут по краям, в одном ряду с офицером; у них на острых пиках желто-голубые флажки. Заметив нас, офицер осаживает коня. Вороной конь вертит задом, отталкивая соседнего всадника, — тот отъезжает в сторону.
