— В результате возникновения на периферии массива сколковых усилий и усилий сжатия отдельные фрагменты его оказались поднятыми и существуют в виде Западно-Австралийского, то есть Брокена, и Восточно-Индийского хребтов. А также Маскаренского хребта с расположенными на нем Сейшельскими островами, плато Кергелен с островами Кергелен и Херд, Мальдивского хребта с его островами.
Из разных концов зала приходили записки с просьбой еще рассказать об исследованиях в Атлантике, о хребте Китовом и, конечно, как сложилась совместная работа с лабораторией Рощина.
После Андрея вышел на кафедру Слупский. Передним двое молодых ленинградских ученых говорили, не выходя на трибуну, — им показалось сообщение Рощина примечательным. Один из них воскликнул: «Есть о чем думать, да и возникают новые импульсы, чтобы расширять исследования в этом направлении!» Верно, такая, как назвал ее Слупский, «простодушная заявка», переполнила чашу его «горечи».
Андрей слушал Эрика с тревогой: откуда появилось в нем некое подобие актерства?! Зачем ему, человеку рассудочному, холодному, — раньше он этими свойствами даже гордился, мол, для науки они куда как хороши, — теперь пускаться во все тяжкие, имитируя горячность. Еще бы, он должен, он хочет, — нет, он, наконец, обязан просто остеречь! И слова тасовал те, что раньше и не употреблял вовсе.
— Я, собственно, приехал не на обсуждение, — небрежно пробросил Слупский, — но, понимая, как легко сбить с толку тех, кто жаждет новаций, особенно нашу обещающую молодежь, — он подчеркнул это определение, — счел своим долгом остеречь доверчивых. Я сожалею, что Никита Романович, интересный ученый, слишком увлекся построениями геофизика Шерохова. — Слупский поднял руку на уровень своей макушки, открыв ладонь, как светофор. — Нет сомнений, Андрей Дмитриевич весьма осведомленный, опытный, может и повести за собой. Но позвольте спросить: куда? Какими методами? Преувеличение порой оправдано в искусстве, но допустимо ль в науке? Попробуем с вами ответить на этот вопрос. — Слупский коснулся узла темно-синего галстука, подобранного в тон костюму, словно проверяя экипировку перед тем, как нанести первый удар. — Поставим все на свое место, договорились?!
Он как бы завоевывал доверие аудитории, присоединяя ее к своей позиции, будто и партнерствуя, — не имело для него значения, хотела она того иль не хотела, был это прием, наверняка порой эффективный. Высокий, с удлиненным овалом лица, с подбородком энергичного очерка и решительным изломом густых темных бровей, умел он, когда очень хотел того, быть приятным собеседнику. Теперь он и вступал в якобы доверительный разговор, хотя преподносил давние заготовки — ни от одной отказываться не собирался. И явно почти кастово, физически ощущал свое звание «членкор», недавно обретенное, оно и придавало некий масштаб его суждениям, как бы заведомый. Он был на заметную ступеньку-лестничку выше тех, кого пытался представить искателями случайных построений. Все это сквозило в нравоучительных интонациях, в решительных, отсекающих жестах рук. Но мимоходом делал он как бы и небольшую уступку, признаваясь:
— Не всегда можем мы дать толкование некоторым явлениям при исследованиях дна океана. Но тут нет никаких оснований прибегать к окрупнению, — он усмехнулся, — так сказать, к возгонке-генерализации таких фактов. А нам преподносят вовсе частные толкования, — он вывернул обе ладони, вытянув руки, словно держал на весу некое блюдо, — как опорные постулаты. — Теперь руки вели свою незатейливую игру на кафедре. Слупский левой рукой уже твердо опирался о нее, а правой взывал к слушателям, присоединяя их к собственным неоспоримым выводам. — Возможно ль это противопоставлять глобальной гипотезе тектоники плит?!
Андрей сидел уже не на прежнем месте в зале, а на виду у всех, почти бок о бок с кафедрой. С чувством возрастающей неловкости слушал Эрика. Все-таки он так и не высвободился от давнего ощущения некоей причастности к тому, что тот делал, — запоздалая дань их былому содружеству казалась самому Шерохову анахронизмом чувства, но вновь и вновь она давала о себе знать рассудку вопреки. Он еще помнил, когда сам Эрик, искренне презирая демагогию, да еще публичную, цедил сквозь зубы, слушая иного оратора: «В науке дешевка трижды непростительна!» Есть же у него за плечами жизнь одаренного исследователя, хотя в последние годы дух престижности сбил его с панталыку. Впрочем, как недавно он сам говорил Андрею, перед тем, как тому пришлось уйти из института, наступила его, Слупского, пора «крупномасштабно руководить».
