Потом мы говорили, говорили… И Олег стал другим.
Да, я всегда знала: постельное общение — если двое увлечены обоюдно и отдаются друг другу на равных — ни с чем… почти ни с чем не сравнить… Ну разве что с Богом вот так же, без деления на ты и Он… всем существом… всеми семью существами… или сколько там их у нас…
Потом капитаном был он. И тоже меня удивил: откуда… ну откуда он знает, что мне так, а что не так?.. Хотя вопрос, конечно, риторический.
А потом, разумеется, я снова плакала, не объясняя причины. Тем более что я ее и не знала. Мой деликатный мужчина истолковал это, видимо, как–то по–своему и ни о чем не спрашивал. Только гладил меня по волосам и целовал в висок.
* * *
В субботу у меня в час занятия — одна пара. Олег предложил отвезти меня в институт, а потом забрать.
Мы ехали по солнечному городу. Я смотрела на него всю недлинную дорогу. Он изредка поворачивался ко мне и улыбался.
Меньше двух суток прошло с того темного дождливого вечера, а мир изменился так резко: теперь вот солнце и день. И мы совсем другие. Правда, мне по–прежнему пятьдесят пять, а ему — сорок четыре. Но это уже не важно.
Ирка была на кафедре — у нее тоже в час пара.
— Все ясно, дорогая, — сказала она, глянув на меня, и обняла.
— Правда? — спросила я и смутилась.
— Как божий день… Все еще плачешь?
— Иногда.
— Ну, это уже обнадеживает.
У нас не было больше времени, и мы договорились на днях повидаться.
После занятий нас встречали: меня Олег на… ну, на своей машине, Ирку — муж на «Жигулях». Но это так, ни к чему…
Вышли вместе. Я подошла к ее Ваське, мы чмокнули друг друга в щечку и обменялись парой дежурных фраз. Мы с ним были своими до безобразия и знали друг о друге все и даже больше. За тридцать–то пять лет!.. Ирка два раза пыталась уйти от него. В первый раз дети были неподходяще маленькими — восемь и три — подумала она, подумала да и осталась. А во второй, семь лет назад, уже и ушла было, да сперва матушка ее к благоразумию призывала: ну как же, не подобает их славным семьям распадаться по иной причине, кроме кончины!.. — а потом уже и уходить не к кому было… Это та самая ее кроваво–слезная любовь была. А Васька… Васька хороший парень, но пресный до исступления — как Ростиславик.
Я сделала обоим ручкой и пошла к своему лайнеру цвета лилового жемчуга.
Мне навстречу, перекрывая свет весеннего солнца, сияли темно–серые глаза и едва заметная улыбка на губах. На теплых, нежных, ласковых до умопомрачения губах… Так хотелось целовать их…
Он смотрел на меня. Я — то на него, то опускала взгляд.
Я не выдержала:
— Мы так и будем?..
— Можно тебя поцеловать? — перебил он.
— Я же этого жду, — сказала я и попыталась быть веселой.
Мы утолили жажду. Сразу стало легче. Даже несмотря на то, что страшно захотелось продолжения.
— Ты свободна?
— От всего и всех, кроме тебя. А ты?
— Я третьи сутки… как птица.
— И у тебя сегодня никаких дел?
— Нужно в одно место заехать, кое–что проверить. Хочешь со мной?
— С тобой я хочу все.
Он завел мотор.
* * *
Старая часть города. Старый дом, старый двор с решетчатыми забором и воротами. Дворницкую будку уже успели употребить в качестве киоска по продаже пива, сникерсов, памперсов и прочей насущной мелочи и закрыть по причине внедрения принципов глобализации — борьбы с мелкими торговыми точками. Как след недавнего предназначения кирпичного флигелька, над забитым досками окошком еще болталась выцветшая вывеска с омерзительно–жутким названием, выкопанным из недр какого–нибудь научно–популярного справочника по морской флоре и фауне.
Мы поднялись на второй этаж. На площадке было всего две двери. На месте третьей явно читался след замурованного и закрашенного проема.
Олег принялся отпирать массивную, обитую мятой кожей дверь. Четыре ключа, по очереди вставленных в замочные скважины, — и мы вошли.
Внутри оказался весьма прилично обустроенный офис. Олег закрыл за нами дверь на ключ и цепочку. Щелкнул выключателем — никакого результата. Поднял трубку ближайшего телефона и сказал: «Отключен, разумеется». Потом предложил мне осмотреться и стал тасовать кипу вынутых из почтового ящика бумаг. Рекламные листовки и проспекты он отправлял в мусорную корзину, стоящую тут же, у стола, а письма сортировал, разложив на кучки.
