— Тебя к телефону, — сказали ему, перекрикивая грохот, — баба какая-то.
«Лена, — подумал он, — это она звонит, не выдержала, значит, ну и сволочь же я после вчерашнего».
Он шел к телефону, раскаявшийся и умиротворенный, и сказал в трубку тихим виноватым голосом:
— Я слушаю.
Он сначала не узнал ответивший ему голос, названное имя ничего не сказало ему. Что еще за Катя? Ах да, Антипова.
И он придал своему голосу твердость и осведомился, в чем дело. А дело было в том, что Антипова успокоилась и теперь отчетливо понимает, что ей нужно от Буданова. Холодным тоном она объяснила, что и в самом деле нуждается в деньгах или хотя бы в какой-то компенсации за утраченного близкого человека. И если Буданов исполнит свой долг, то она отстанет от него и беспокоить его больше не будет.
— Благодарю за искренность, — сказал он в ответ. — Так-то честнее. Я приеду к вам. Катя. Надеюсь, что на этот раз вы будете дома.
Итак, он вымылся под душем, нашел бритву, выскоблил шею и подбородок, раздумывая, не отпустить ли ему усы, этакого вот залихватского вида, заехал на заправку и по знакомому уже маршруту покатил к своему дальнему и недавнему недругу.
И пока ехал по городским улицам и выстаивал положенное время под светофором, придерживая на поворотах картонный ящик с телевизором, он думал о том, что скажет, когда приедет, и еще о том, как он все это скажет — достойно и красиво. И еще немножко о жене, и вообще, о своей семье, пустой, бездетной, и оттого, хочешь не хочешь, бессмысленной.
Но больше всего он думал о самой Антиповой, о том, что, потеряв мужа, она мечется и не может найти успокоения в жизни. Он думал о том, что смерть Антипова разорвала естественную цепь причин и следствий, существовавшую при его жизни. Круг людей и судеб, связанных с ним, разомкнулся, и некому заменить его, ибо он жил в мире, где все взаимосвязано и взаимообусловлено, а удалив одно звено, неизменно нарушается целый слой жизни, и долго расходятся круги по воде от брошенного камня.
И жена Антипова, жившая с ним общей жизнью, должна острее всего ощущать потерю. Прожив много лет с другим человеком, врастаешь в него, и он в тебя тоже… Симбиоз людей, жизненно необходимый, разрушается, когда уходит один из них, уходит навсегда. В конечном счете, все мы зависим друг от друга, но больше всего — от наших близких, подчас ненавидимых или мучительно любимых нами, но все равно — уйди от них — и останешься в тягостной пустоте, которую придется заполнять иными звеньями, другими людьми. И если он, Буданов, пусть невольно, но разрушил эту цепь, то именно он в ответе за ту безвоздушную среду, в которой сейчас живет Антипова, именно он должен наполнить ее или помочь замкнуть новый круг.
Он ехал и думал о том, что женщины сильнее врастают в своих близких, они больше страдают от непоправимого ухода их, мечутся в разомкнутом кругу, принимают разные обличья, соединяют в себе те разрозненные звенья, что остались после смерти любимого.
И вот она, Антипова, не может найти покоя ни в душе своей, ни в окружающем мире, и, как камбала, выброшенная на берег, меняет свой цвет, растерянная и неумелая, близкая к гибели, лихорадочно ищет ту форму, в которой она может найти успокоение и прерванную связь с миром.
Буданов думал так, и ему казалось, что он нашел ключ к этой женщине, нашел объяснение ее метаморфозам, ее судорожным попыткам обрести себя…
Он попробовал вытащить ящик с телевизором, но одному это было не под силу. На скамейке у подъезда сидел человек, Буданов подошел к нему и попросил помочь. Тот выразительно оттопырил мизинец и большой палец, Буданов понимающе кивнул, они вдвоем ухватились за прорези в картонном ящике и потащили его по узким лестницам.
— К Антиповой, что ли? — спросил человек.
— Да, — неохотно ответил Буданов.
— Ага. Ясно, — сказал тот. — Ты ей, значит, телевизор, а она тебя, значит, в гроб сведет. Ох, чертова баба!
Буданову не хотелось разговаривать, но он все же спросил:
— Почему?
— А так, стерва она и все тут. Думаешь, ты один такой? Как бы не так. Володька вот из-за нее пропал и ты пропадешь. Как пить дать! Она ящик твой загонит и похоронит тебя на эти денежки. Так что свой гроб несешь, земеля. Понял?
