Этими словами он закончил своё выступление. Громкие аплодисменты разнеслись по площади. Крестьяне, виновато оглядываясь вокруг себя, быстро били в ладоши, и вдруг всё стихло.
Крестьяне смотрели на платформу. Прямо перед ними, на развалинах церкви, они увидели направленный в их сторону пулемёт. Вокруг площади в полной боевой готовности стояли солдаты.
Тишина была нарушена председателем сельсовета, объявившим следующего оратора. Один за другим выступили все собравшиеся на платформе. В их числе оказались даже несколько крестьян, большинство из которых являлись хорошо известными членами комнезёма и активными сторонниками коммунистического режима у нас на селе.
Но мы уже не слушали. Мы механически хлопали в ладоши после каждой произнесённой речи, уже не вникая в суть сказанного. Представители власти ясно дали понять, что жители села должны стать колхозниками, иначе их ждала ссылка в Сибирь. Они говорили об уничтожении кулака так, как будто речь шла о сельскохозяйственном паразите или заразном животном. Они утверждали, что мы тоже должны принять участие в их ликвидации. Нас не учили, как это делать, но нам дали понять, что все средства будут хороши.
Хотя в то время я и был ещё мальчишкой, но после каждого выступления я задавался вопросами. Кто такие кулаки? Кого можно считать кулаками? Я спрашивал сам себя: принадлежит ли наш сосед к кулакам? А моя собственная семья и родственники? Мы тоже кулаки?
Кто-то прокричал: "Что значит кулак?". Партийный комиссар ответил:
"Кулак – это эксплуататор бедняков. Это пережиток прошлого, и поэтому они подлежат уничтожению. Кулаками считаются и те, кто не принимает политику партии и правительства. Их тоже следует уничтожить". Такое объяснение позволяло любого заклеймить кулаком.
В то время как зимнее солнце садилось за церковными руинами, товарищ Цейтлин внёс предложение послать от имени жителей села телеграмму в Центральный Комитет Коммунистической партии и
Советскому правительству с выражением глубокой признательности за процветающую и счастливую жизнь жителей советской деревни, и в частности – за внедрение коллективного хозяйства. Как и на собрании
Сотни здесь поднялся только один вопрос: "Кто против?". Поскольку никто не решился высказаться против, телеграмму одобрили единодушно.
Когда аплодисменты закончились, ведущий собрание зачитал неизбежное итоговое решение. Оно гласило, что крестьяне счастливы вступить в колхоз, и что они обещают партии и правительству коллективизацию села к Первомайским праздникам. И опять, поскольку никто не возражал, резолюция собрания была принята, и митинг окончен.
Иван Хижняк был председателем хлебозаготовительной комиссии первой
Сотни. Когда-то он жил по соседству с нами. Товарищу Хижняку было около сорока лет, он имел крепкое телосложение, был небольшого роста и почти не владел грамотой. Лицо, покрытое глубокими морщинами; густые, вечно грязные светлые волосы и холодные, тускло-зелёные глаза, полуприкрытые тяжёлыми веками, и колючие ресницы придавали ему сходство со свиньёй.
Таким был человек, стоявший во главе хлебозаготовительной комиссии нашей Сотни. Его физическая непривлекательность соответствовала уровню его ума и морали. Он был грубым, невежественным и озлобленным. А его манера разговора отличалась высокомерием и вульгарностью, он мог к месту вставить шаблонные фразы. Иногда он старался говорить на городской манер, которому нахватался где-то за время своего отсутствия, но и тогда его речь пестрела грязными ругательствами.
Когда началась Октябрьская революция, товарищ Хижняк оказался единственным коммунистом в нашем селе. Во время революции, как председатель Комитета Бедноты, он стал одним из самых активных и энергичных организаторов революционного местного управления. После революции он остался ярым сторонником коммунистической политики на селе. На самом деле, он приобрёл большую власть, и поэтому жестоко и бессердечно расправился со многими видными селянами.
Вскоре после революции, когда в очередной раз политика коммунистов круто изменилась, он исчез из села, что вызвало недоумение. Никто не знал, куда он уехал и чем занимался. Его стали забывать, но с началом коллективизации Хижняк снова появился на селе.
