– И что потом?
– И что потом? И что потом?… Потом смеющиеся лица вызывали у меня крупную дрожь и острое головокружение, улыбки – мелкую дрожь и легкое головокружение, а от звука смеха меня начинало тошнить…
– Тошнить? Ну, в случае чего можешь не стесняться, я все понимаю. Только все-таки постарайся предупредить заранее… – Так было. Поверь. Я ни слова не сочиняю.
– И что потом?
– Потом я стояла у зеркала и пыталась хохотать. Я понимала, что должна пересилить себя.
– Такая маленькая и понимала.
– Это удивительно, но это так. Понимала не явно, а подсознательно. Так, наверное.
– Так, наверное.
– Я хохотала и падала. Я хохотала и падала. Я хохотала и плакала. Я хохотала и меня рвало – и изнутри и на части. Я, конечно, страшно похудела. Я перестала говорить. Я едва двигалась. И родители положили меня в больницу. Но бесполезно. Да. Я умирала. От окружающего смеха и от лекарств, которые мне впрыскивали три раза в день. Но пока я еще была жива. И я знала, что останусь жива, что бы ни случилось.
– И ты оказалась права.
– Родители плакали, когда приходили в больницу и видели меня. И они взяли меня домой: «Вы увозите ее умирать», – сказал моим родителям доктор.
– Это был не доктор. Это был прозектор..
– Но умерла не я. Умерла моя бабушка. Она умерла вовремя и тихо. И ее смерть была счастьем для меня. Она принесла мне выздоровление.
– Обычно так и бывает. Кто-то для кого-то всегда умирает к счастью.
– Сейчас уже неважно, любила ли я ее или не любила. Скорее всего нет. Просто бабушка была. А значит, она должна была быть. Важно было то, что бабушка стала трупом. Важно то, что до этого я никогда не видела трупов. И бабушкин труп был первый труп, который я видела в своей жизни.
– Как все непросто. Кто бы мог подумать.
– Когда я подошла проститься с бабушкой, я увидела, что она улыбается. Понимаешь, улыбается. Труп улыбается. Даже нет, труп смеется. Я не знаю, как так получилось, и кто в этом виноват. Наверное, виноваты работники морга, которые готовили бабушку к похоронам,… А может быть, неожиданно сократились какие-то мышцы на лице. Не знаю. Но так было. Труп смеялся и, увидев смеющееся бабушкино лицо, я впервые за весь этот год не почувствовала ни дрожи, ни головокружений. Я спокойно и даже с удовольствием смотрела на бабушкину улыбку. Я поняла тогда, что я возвращаюсь к себе. Я выздоравливаю.
– Даже если твоя бабушка ничего и не сделала толкового в этой жизни, своей смертью она оправдала все никчемно прожитые годы. Покажи мне, где похоронена эта замечательная женщина. Я поклонюсь ее могиле… Смерть не всегда несчастье,
– Я не знаю, какой была ее жизнь, И как она сама ее оценивала. Она никогда не говорила об этом. Мне во всяком случае, Я не знаю, любила ли она своих мужей. И первого и второго, И третьего – моего деда. То, что она относилась к деду без неприязни – это так. Но любила ли?…
– Если любила хоть кого-то, значит, не зря прожила.
– Я об этом и хочу сказать. Ты опередил меня.
– Если любила, значит, жизнь ее была наполнена и осмысленна. Даже если любовь заняла очень короткий отрезок времени, все равно жизнь прошла не зря. Для нее. Не для того, кого она любила, конечно.
– Да, наверное, это так. Но мы сейчас только предполагаем, а что было и как было на самом деле я не знаю. Я могу только догадываться, и смутно чувствовать, но быть уверенной… нет. Нет. Но я знаю другое. И то, что я знаю, как раз подтверждает обратное тому, о чем мы сейчас с тобой говорим…
– Еще виски?
– Да.
– Салат?
– Да.
– Сигарету?
– Ну… пожалуй.
– Зажигалку?
– Если не сложно.
– Ты красиво куришь.
– Я не люблю курить.
– Это неважно, что ты не любишь курить. Главное, что ты отлично умеешь это делать. Красиво умеешь это делать.
– Ты не дослушал.
– А?…
– Я хотела тебе рассказать о бабушке.
– Я знаю, что ты хочешь рассказать мне о бабушке.
– Откуда?
– Понятия не имею. Но знаю.
– Интересно. И что же ты знаешь?
– Твоя бабушка никогда ничему не радовалась. Более того, она никогда не улыбалась…
– Боже
– Во всем, что происходило вокруг, она видела только плохое.
– Только плохое…
– Грязное, недостойное.
– Больное и зараженное бациллой ненависти.
