– Крамли? – спросил я трубку. – Крамли, Крам, – позвал я.
– А, дитя ночи! – отозвался он. – Опять не на ту лошадку поставили?
Я объяснил ему, откуда звоню.
– Что-то меня ноги не держат. – И внезапно я сел, не выпуская трубку из рук. – Приезжайте за мной!
Крамли нашел меня на пляже.
Мы стояли, глядя на ярко освещенный арабский форт, он казался празднично украшенным шатром посреди песчаной пустыни. Дверь, выходившая на берег, так и оставалась распахнутой, и из нее лилась музыка. Запас пластинок никак не хотел кончаться. «Сезон сирени» сменяла «Диана», потом – «Языческая любовная песня», за ней – «Послушайте песню о Ниле». Я так и ждал, что вот-вот появится растрепанный, с безумными глазами Рамон Наварро, вбежит в дверь, выскочит обратно и бросится по берегу к морю.
– А здесь только я и Крамли.
– Что?
– Я и не заметил, что думаю вслух, – извинился я.
Мы медленно пошли к дому.
– Вы что-нибудь трогали?
– Только телефон.
У входа я пропустил Крамли внутрь, чтобы он мог все осмотреть, а сам подождал, когда он выйдет.
– А где шофер?
– Вот об этом я вам еще не сказал. Никакого шофера никогда не было.
– То есть?
Я объяснил ему, как Констанция Раттиган развлекалась, играя разные роли.
– Выходит, в собственном лице она имела целое созвездие звезд, все роли исполняла сама, – хмыкнул Крамли. – Здорово! Как говорится, чем дальше – тем смешнее.
Мы обошли форт и остановились на обдуваемом ветром крыльце – с него было видно, что следы на песке постепенно исчезают.
– Возможно, самоубийство, – предположил Крамли.
– Констанция на это не пошла бы.
– Господи, до чего же вы уверены в людях! Не пора ли повзрослеть! Как будто, если человек вам нравится, он не может выкинуть что-нибудь необычное без вашего ведома.
– Кто-то ждал ее на берегу.
– Докажите!
Мы прошли вдоль цепочки следов Констанции, они обрывались в прибое.
– Он стоял вот здесь, – показал я. – Два вечера подряд. Я его видел.
– Прекрасно. По щиколотку в воде. Так что следов убийцы не имеется. Что еще можете показать, сынок?
– Час назад кто-то позвонил мне, разбудил, велел идти на берег. Он знал, что дом Констанции пуст или скоро будет пуст.
– Оповестили по телефону? Час от часу не легче. Теперь уж вы сами стоите по щиколотку в воде. И следов никаких. Это все?
Наверно, я покраснел. Ведь Крамли понял, что я привираю. Мне не хотелось рассказывать, что я не подходил к телефону, а, почуяв недоброе, сразу бросился на берег.
– Ну что ж, писака, по крайней мере, вы цельная натура. – Крамли посмотрел на белые волны, причесывающие песок, перевел взгляд на следы, потом на дом – белый, холодный и пустой среди ночи. – Вы хоть понимаете, что значит «цельная»? От слова «целый», «целое число». То есть, чтобы его получить, надо все части объединить в одно целое. Ничего общего с нравственными достоинствами это не имеет. Гитлер, например, был цельной натурой – ноль плюс ноль плюс ноль – в сумме имеем ноль. Так и у вас – телефонные звонки, следы под водой, неясные намеки и дурацкая уверенность в людях. Эти ночные тревоги начинают действовать мне на нервы. Итак, в итоге – все?
– Нет, черт побери! Я подозреваю определенного человека. Констанция его узнала. Я тоже. Я ходил к нему. Выясните, где он был сегодня вечером, – и убийца у вас в руках! А вы…
Голос перестал меня слушаться. Пришлось снять очки и стереть со стекол маленькие соленые капли, а то я ничего не видел.
Крамли потрепал меня по щеке:
– Ну не надо, не надо! Откуда вы знаете, может, этот парень, кто бы он там ни был, увлек ее за собой в воду…
– И утопил!
– Да нет! Они поплавали, мило беседуя, проплыли сто ярдов, вышли и отправились к нему. Кто знает, может, она прибредет домой на рассвете, со странной улыбкой на губах.
– Нет, – ответил я.
– Я что, оскверняю таинственный романтический образ?
– Не в этом дело.
Но Крамли мог заметить, что я не слишком уверен.
Он взял меня за локоть.
– Чего вы недоговариваете?
– Констанция сказала, что недалеко отсюда, где-то на берегу, у нее есть бунгало.
– Ну так, может, она туда и поехала. Если то, что вы рассказываете, правда, она могла запаниковать, вот и решила подстраховаться.
