Я отчетливо слышал, как ниже по течению, километрах в пятнадцати отсюда, где-то в Венеции, тяжело бухает сердце прибоя. Где-то там тоже был, мать его в пень, безопасный мир. Там блуждал соленый ночной ветер, с которым меня разделяли несколько тысяч метров серого бетона…
И тут я резко вдохнул. Потому что увидел…
Как из темноты, еле волоча ноги, прямо на меня бредет какой-то бледный человек.
Нет, он не был пьян, но в нем явно сквозило что-то ненормальное. Эти странные вывернутые колени и локти. Эта опрокинутая голова. Руки, висящие, словно тушки подстреленных птиц. А взгляд…
– Я тебя знаю! – вдруг выкрикнул он.
Фонарик выпал у меня из рук.
Он поднял его и воскликнул:
– Что ты делаешь здесь, внизу? – Его голос отскакивал от бетонных стен. – Ты же ведь… – И он назвал мое имя. – Ну, точно! Ты что, тут прячешься? Или насовсем? Что ж, добро пожаловать… – Я, не отрываясь, смотрел, как бледная призрачная рука размахивает моим фонарем. – Ничего местечко, а? Я здесь уже целую вечность. Спустился посмотреть. Назад не вернулся. Друзей тут толпа. Хочешь, познакомлю?
Я замотал головой.
– Действительно… На кой черт тебе сдались какие-то заблудшие в подземелье придурки!
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросил я. – Мы что – вместе учились в школе?
– Не помнишь! Черт бы тебя подрал!
– Гарольд? – попытался угадать я. – Росс?
В тишине было слышно, как где-то вдалеке капает из крана вода.
Я продолжал называть имена. К глазам опять подступили слезы. Ральф, Сэмми, Арнольд – эти были в школе. Гэри, Филипп – ушли на войну, храни их Господь.
– Кто ты? Когда мы познакомились?
– Никто никогда никого не узнает, – сказал он, куда-то ускользая.
– Ты был моим близким другом?
– Я всегда знал, что ты далеко пойдешь. А у меня ни фига ничего не выйдет… – Его голос теперь доносился откуда-то издалека.
– Что, война?
– Нет, я умер еще до войны. И после нее тоже. И вообще никогда не рождался, ну что – угадал? – Он почти растворился.
– Эдди! Эд… Эдвард… Эдуарде, это ты! – У меня заколотилось сердце.
– Когда ты звонил мне последний раз? А на моих похоронах был? Знаешь хотя бы, что я…
– Не знал… – сказал я, в невольном порыве шагнув к нему.
– Приходи почаще. Стучаться не надо. Я всегда на месте. Погоди! – крикнул он. – Ты кого-то ищешь? Как она выглядит? Слышишь меня? Как она выглядит? Я правильно понял? Да или нет?
– Да! – выпалил я.
– Она пошла туда… – Он махнул моим фонариком.
– Когда?
– Только что. Что она делает здесь, в Дантовом аду?
– Как она выглядела? – крикнул я.
– «Шанель номер 5»!
– Что?
– «Шанель»! На этот запах сбегаются крысы. Ей сильно повезет, если она дойдет до берега. Но я успел ей крикнуть: «Держись подальше от Масл-Бич!»[393]
– Что-что?
– Говорю, я крикнул ей: держись. Она где-то тут, неподалеку. «Шанель номер пять»!
Я выхватил у него из рук свой фонарик и направил луч прямо в призрачное лицо.
– Где?
– А зачем тебе? – Он засмеялся безумным смехом.
– Не знаю, какая разница!
– Да там, там…
Он продолжал гоготать, и его смех плясал от стены к стене.
– Не вижу где!
– А зачем тебе? «Шанель»! – И снова хохот.
Я повел вокруг себя фонарем.
Пока он нес свою чушь, мне показалось, что где-то там, вдалеке, что-то произошло с погодой – какие-то шумные сезонные изменения. Я подумал, что вероятность дождя высокая – сухой чисткой тут явно не обойдется. Сначала воды будет по щиколотку, потом по колено, а потом затопит все к чертовой матери до самого моря!
Мой луч заметался – вверх, по кругу, обратно… Пустота. Звук нарастал. Теперь стало ясно, что перемены погоды тут ни при чем – это был не шум дождя, а шепот множества голосов. Не стук капель о цементный пол, а шлепанье босых ног. Чьи-то тихие вопросы, возгласы удивления и даже перебранки.
О господи… Это же люди – такие же призрачные тени, как та, что я встретил. Много теней. Тысячи теней и их голосов, и теней этих теней – все их треклятое племя в полном составе. Здесь и немые призраки из киноаппаратной Раттиган, и привидения из Граумана, взмывающие под потолок, чтобы пройти, как короткий ливень, и исчезнуть… Какой-то странный ветер сдул их всех – с ее проектора, с бледных экранов кинотеатра. Одел их в паутину, дал им голоса, заставил светиться изнутри… Боже милосердный, что же за бред!
