В любой момент само кладбище могло затрещать по швам. Его растрепанные жильцы, лишенные крова, выставленные в полночь на улицу, вот-вот пойдут в поисках нового пристанища на другой конец города, в «Форест лон»[262]; они будут останавливать в два ночи автобусы и пугать водителей, и захлопнутся последние ворота, и подземные туннели-склепы, где хранятся бутылки с виски и коробки с фильмами, до краев заполнятся багровыми потоками холодной жижи, а церковь на другой стороне улицы наглухо заколотит все двери, и пьяный пастор с метрдотелем из «Браун-дерби» будут спасаться бегством среди темных холмов у надписи «Голливуд», в то время как скрытая угроза и невидимая армия будут теснить нас все дальше и дальше на запад, выгоняя меня из дома, а Крамли – с его поляны в джунглях, пока наконец здесь, в арабском гетто, где почти нет еды, зато шампанское льется рекой, мы не найдем свое последнее пристанище, и тогда армия мертвецов во главе с чудовищем под дикие крики хлынет с песчаных дюн, чтобы швырнуть нас на обед тюленям Констанции Раттиган и натолкнуться на призрак Эйми Сэмпл Макферсон, сквозь прибой выбирающейся на берег, изумленной, но возрожденной на христианской заре.
Так все и было.
С поправкой на метафоричность.
Крамли пришел в полдень и застал меня у телефона.
– Собираюсь позвонить на студию и договориться о встрече, – сказал я.
– С кем?
– С тем, кто окажется в кабинете Мэнни Либера, когда зазвонит белый телефон на огромном столе.
– А потом?
– А потом пойду сдаваться.
Крамли посмотрел на холодные волны прибоя за окном.
– Иди-ка освежи голову, – сказал он.
– Так что же нам делать?! – воскликнул я. – Сидеть и ждать, пока они не выломают дверь или не выйдут из моря? Я не могу сидеть без дела. По мне, так лучше умереть.
– Дай-ка мне!
Крамли схватил трубку и набрал номер.
Дождавшись ответа, он едва сдержался, чтобы не перейти на крик:
– Я вполне здоров. Закрой мой больничный. Вечером буду на работе!
– И это в тот момент, когда ты мне так нужен, – сказал я. – Предатель.
– Предатель, черта с два! – Он с грохотом бросил трубку на рычаг. – Я – стремянный!
– Кто-о-о?
– Вот кем я был всю неделю. Ждал, когда ты пролезешь в дымоход или свалишься с лестницы. Стремянный. Парень, который держал поводья, когда генерал Грант спрыгивал со своей лошади. Тайком пробираться на заупокойные службы и читать подшивки старых газет – это все равно что спать с русалкой. Пора помочь моему коронеру.
– А ты знаешь, что слово «коронер» означает всего лишь «при короне»? Парень, который выполнял поручения короля или королевы. Корона. Король. Коронер.
– Черт побери! Мне надо позвонить в телеграфное агентство. Дай-ка трубку!
Раздался телефонный звонок. Мы оба вздрогнули.
– Не поднимай, – сказал Крамли.
… Восьмой звонок. Десятый. Наконец я не выдержал. И снял трубку.
Сперва в ней слышался только шум электрических волн, накатывающих на берег где-то на другом конце города, где невидимые капли дождя падали на неумолимые плиты надгробий. А затем…
Я услышал тяжелое дыхание. Словно где-то, за много миль отсюда, хлюпала огромная черная квашня.
– Алло, – отозвался я.
Молчание.
Наконец тягучий, вязкий голос, голос, идущий из глубин искореженной плоти, произнес:
– Почему ты не здесь?
– Никто не звал меня, – ответил я дрожащим голосом.
Я слышал тяжелое дыхание, словно доносящееся из-под толщи воды, как будто кто-то тонул в своей собственной ужасной плоти.
– Сегодня вечером. – Голос становился все тише. – В семь. Ты знаешь где?
Я кивнул. Глупец! Я кивнул!
– Хорошо… – медленно проговорил голос из глубины, – это было так давно, так далеко… отсюда… поэтому… – Голос стал печален. – Прежде чем я уйду навсегда, мы должны, о, мы должны… поговорить…
Послышался шумный вздох, и голос исчез.
Я сел, не выпуская из руки трубку, крепко зажмурив глаза.
– Кто это был, черт возьми? – спросил Крамли у меня за спиной.
– Не я ему позвонил, – проговорили мои губы. – Он сам позвонил мне!
– Дай-ка мне!
Крамли набрал номер.
– Я по поводу больничного… – начал он.
