Подле него на ротанговом столике стоял телефон, из дома тянулся кабель. Пристально и устало поглядев на меня из-под белого охотничьего шлема, Крамли набрал номер.
На том конце подняли трубку. Крамли произнес:
– Снова головная боль. Беру больничный. Вернусь через три дня, договорились? Хорошо.
И повесил трубку.
– Полагаю, головная боль – это я, – предположил я.
– Ты – это каждый раз… больничный на трое суток.
Он кивком указал на стул. Я сел. Он отошел на край своих персональных джунглей, где трубили слоны и слышался шорох крыльев невидимых гигантских шмелей, колибри и фламинго, вымерших задолго до того, как будущие экологи заявили об их вымирании.
– Где, черт возьми, ты пропадал? – спросил Крамли.
– Я женился.
Крамли обдумал мой ответ, пренебрежительно фыркнул, не спеша подошел ко мне, обнял за плечи и поцеловал в макушку.
– Принимаю!
И, рассмеявшись, вытащил целый ящик пива.
Мы сидели и ели хот-доги в небольшой ротанговой беседке в глубине сада.
– Ладно, сынок, – наконец сказал он. – Твой старый папочка скучает по тебе. Но юноша под одеялами не слышит. Старая японская поговорка. Я знал, что однажды ты вернешься.
– Ты меня прощаешь? – спросил я, едва сдерживая слезы.
– Друзья не прощают, они забывают. Промочи-ка горло. А что Пег, отличная жена?
– Год как поженились и уже ссоримся из-за денег. – Я густо покраснел. – Она зарабатывает больше. Но мои заработки на киностудии растут – сто пятьдесят в неделю.
– Черт! Это же на десять баксов больше, чем зарабатываю я!
– Ненадолго, всего на полтора месяца. Скоро снова буду писать рассказы для «Дайм мистери»[210].
– И преотличнейшие рассказы. Хоть мы давно не виделись, я все время следил…
– А ты получил мою открытку на День отца? – быстро спросил я.
Крамли кивнул и расплылся в улыбке.
– А как же! – Он выпрямился на стуле. – Но тебя привели сюда не только фамильные чувства, верно?
– Люди гибнут, Крамли.
– Как, опять? – вскричал он.
– Ну, почти гибнут, – сказал я. – Или встают из могил не то чтобы живые, а в виде кукол из папье-маше…
– Полегче, не гони лошадей!
Крамли бросился в дом, вернулся с бутылкой джина и плеснул из нее в свое пиво, пока я взахлеб продолжал рассказ. В его тропическом лесу за домом, под крики африканских хищников и птиц из девственных джунглей, включились дождевальные установки. Наконец я закончил рассказ обо всем, что произошло начиная с Хеллоуина. Наступило молчание.
Крамли испустил печальный вздох.
– Значит, Роя Холстрома уволили из-за глиняной скульптуры. А что, лицо чудовища было действительно таким страшным?
– Да!
– Эстетика. Тут старая ищейка тебе не поможет!
– Ты должен. Сейчас Рой все еще на студии, он ждет случая, чтобы незаметно выкрасть всех своих доисторических чудовищ. Они стоят тысячи долларов. Но Рой находится там нелегально. Не поможешь ли мне разобраться, что, черт возьми, все это значит? А Рою – снова получить работу?
– Господи Иисусе! – вздохнул Крамли.
– Ага, – отозвался я. – Если они поймают Роя за выносом вещей, то боже мой!
– Проклятье! – произнес Крамли. Он подлил еще джина в свое пиво. – Ты знаешь, кто был этот тип в «Браун-дерби»?
– Нет.
– А кто может его знать, как думаешь?
– Священник в церкви Святого Себастьяна.
Я рассказал Крамли о полуночной исповеди, как говорил, как плакал этот голос, как тихо ответил служитель церкви.
– Скверно. Беспросветно. – Крамли покачал головой. – Священники обычно либо ничего не знают, либо не раскрывают имен. Если я приду к нему и начну расспрашивать, через две минуты он вышвырнет меня вон. Кто еще?
– Может быть, метрдотель из «Дерби». А еще его узнал один человек, стоявший возле ресторана в ту ночь. Человек, которого я знал еще в детстве, когда катался по улицам на роликах. Кларенс. Я как раз расспрашивал, пытаясь узнать его фамилию.
– Продолжай расспрашивать. Если он знает, кто этот Человек-чудовище, будет от чего плясать дальше. Черт, как все это глупо. Рой уволен, тебя засунули на другую работу, и все из-за какого-то глиняного истукана. Неадекватная реакция. Всеобщее помешательство. И какое отношение весь этот бред имеет к кукле на приставной лестнице?
