– Нам надо ехать вперед, – отрезал Рой.
– Интересно, – произнес я, – какую записку получил Кларенс? Что в ней было написано?
– Кем написано? – спросил Рой.
Возле бульвара Сансет Рой снова проехал на красный свет, чтобы нагнать такси, которое приближалось к бульвару Санта-Моника.
– Они направляются к студии! – воскликнул Рой, но тут же поправился: – Хотя нет…
Ибо, поравнявшись с бульваром Санта-Моника, такси свернуло налево, в сторону кладбища.
Тем временем мы подъехали к церкви Святого Себастьяна, наверное, самому захудалому из костелов Лос-Анджелеса. Внезапно такси нырнуло влево на боковую улочку сразу за церковью.
Проехав по переулку примерно сто ярдов, машина остановилась. Рой затормозил и заглушил мотор. Мы увидели, как Человек-чудовище повел женщину к небольшому белому зданию, едва различимому во тьме. Он отсутствовал всего минуту. Где-то открылась и закрылась дверь, после чего Человек-чудовище вернулся в такси, которое плавно доехало до следующего перекрестка, быстро развернулось и направилось обратно в нашу сторону. К счастью, наши фары были потушены. Такси промчалось мимо. Рой выругался, врубил зажигание, выжал педаль газа, машина, взревев, сделала умопомрачительный разворот на сто восемьдесят градусов, несмотря на мои крики, и мы снова оказались на бульваре Санта-Моника – как раз вовремя, чтобы заметить, как такси останавливается перед церковью Святого Себастьяна и высаживает пассажира, который быстро, не оборачиваясь, зашагал к освещенному входу в костел. Такси уехало.
Выключив фары, Рой неслышно подъехал и остановил машину в темном месте под деревом.
– Рой, что ты собираешься…
– Тихо! – зашипел Рой. – Предчувствие. Предчувствие – это все. Этот тип такой же посетитель ночных церквей, как я хорист…
Прошло несколько минут. В церкви по-прежнему горел свет.
– Пойдем посмотрим, – предложил Рой.
– Что?
– Ладно, я сам пойду!
Рой вышел из машины и скинул ботинки.
– Вернись! – крикнул я.
Но Рой уже ушел, в одних носках. Я выскочил на улицу, снял ботинки и пошел за ним. Через десять секунд Рой был уже у дверей церкви, следом подошел я, и мы, распластавшись, приникли к стене. Прислушались. До нас доносился голос: он звучал громко, стихал, снова делался громче.
Голос чудовища! Он торопливо перечислял жуткие бедствия, страшные преступления, ужасные ошибки и грехи, чернее мраморных небес над головой и под ногами.
Голос пастора отвечал коротко и столь же поспешно словами прощения и обещания лучшей жизни, в которой чудовище если и не возродится красавцем, то сможет обрести кое-какие радости, раскаявшись.
И снова шепот, шепот из темных глубин ночи.
Я закрыл глаза и весь превратился в слух.
Шепот, шепот. И вдруг… я замер, не веря своим ушам.
Рыдание. Горестный плач, нескончаемый, безудержный.
Одинокий человек, пришедший в церковь, человек с ужасным лицом и пропащей душой выплескивал свою громадную печаль, заставляя содрогаться стены исповедальни, церковь и меня. Стоны, вздохи и снова плач.
От этого звука слезы едва не потекли у меня из глаз. Затем все стихло, послышался… шорох. Шаги.
Мы бросились бежать.
Подбежав к машине, мы прыгнули внутрь.
– Ради бога! – прошипел Рой.
Он наклонился, пригнув мою голову. Человек-чудовище вышел из церкви и побежал один через пустынную улицу.
Добравшись до ворот кладбища, он обернулся. Проезжавшая мимо машина поймала его в лучи своих фар, как в лучи театральных софитов. Он застыл на месте, немного помедлил, а затем исчез в кладбищенской тьме.
Вдалеке, за дверьми церкви, мелькала чья-то тень, потом свечи погасли, двери закрылись.
Мы с Роем переглянулись.
– Боже мой! – произнес я. – Как велики должны быть грехи, чтобы исповедоваться в столь поздний час! А этот плач! Ты слышал? Как думаешь, может, он пришел простить Господа за свое лицо?
– Свое лицо. Ах да, да, – сказал Рой. – Мне просто необходимо выяснить, что он затевает, я не могу его упустить!
И Рой снова вышел из машины.
– Рой!
– Ты что, не понимаешь, болван? – закричал Рой. – Он – это наш фильм, наш монстр! А вдруг он улизнет? Черт!
И помчался через улицу.
«Дурак! – подумал я. – Что он делает?»
