Может, и предательства-то нет? Может, очкастый желает в долю?
Итак…
Итак, очкастому в Раменском он не присягал. Спросят про него расскажет. Только если спросят, конечно.
Менеджерша по безопасности казино «Чехов» здесь, определенно, известна. Лица кавказской национальности играли отчаянней всех: кто покруче, вроде Тумгоева, — те в рулетку, мелкота калибра Исмаилова — с «безрукими обиралами», на автоматах. Крутая интеллигентка-менеджерша присматривала за ними. Горцы, проигрывая, артачились, грубили охране, состоявшей из офицеров. Армейских, исключительно армейских. Менеджерша предпочитала их потому, что они, как правило, скрывали от командования стыдную подработку. Бывшие же из ФСБ и МВД могли использовать свое положение в темную, ибо, как известно, бывшие фээсбэшники и эмвэдэшники становятся бывшими только после прощального залпа над могилой. В их структурах вход — рубль, а выход — два, и никто себе в убыток расчета не даст и не возьмет.
Я бы взял, что ли, на их месте? Вот так вот…
Или?
Или армия знает и бережет эту гору?
Милик не услышал, как подошел Тумгоев. Услышал его вопрос:
— Задремал, уважаемый? Давай отведу к человеку, будешь разговаривать. Поднимайся…
И протянул колпак из черной мешковины.
3
Тумгоев отвез его на лифте на два или три этажа вниз, потом в абсолютной тишине, утопая сапогами в мягком покрытии, Милик прошел пятьдесят три шага до поворота вправо. Затем ещё четыре. Он слышал, как бешир открыл дверь, подтолкнул его внутрь, но сам остался за порогом.
Мешковину с него снял кто-то сзади, кого он не видел, и сделал это грубо. Пришлось поправлять армейское кепи, съехавшее на правую сторону. Получилось, что он вроде бы честь отдал…
— Так и стой, — сказал хрипловатый голос с ощутимым кавказским акцентом. — Попить желаешь?
Он в сортир желал. Поэтому ничего не ответил. Да и кому?
Дознаватель понял. Равнодушно сказал:
— Не нужно на меня смотреть. Это — приказ…
Они пользовались генераторами тайваньского производства. Два запасных стояли на ковровом полу возле фарфоровой картины-экрана с изображением стычки китайских кавалеристов. Картина была в лакированной раме на резаных из кости подставках, которую, наверное, и подарил осчастливленный крупным заказом поставщик. В центре стены, перед которой его поставили, Милик отметил стеклянное зеленое панно с белой арабской прописью. Под ним размещалась красная канистра с резервом солярки.
Панно — определенно смотровое окно, через которое его слышат и видят из соседнего помещения. В сущности, рутинная техника.
Сквозь легкий гул то ли кондиционера, то ли вентилятора, гнавшего в помещение теплый и свежий воздух, он услышал, как скрипнуло конторское кресло. Дознаватель сел и придвинулся вплотную. Человек, видимо, весил под сто килограммов. Пластмассовые ролики на ножках заскрежетали.
Допрос поставленных спиной к спине подельников в казино «Чехов», если его приходилось устраивать, назывался «жопочной очной ставкой». Здесь он был один. Можно сказать: жопочный допрос. Черт с ними, подумал Милик. И, спохватившись, мысленно открестился от лукавого: помяни — он тут как тут…
— Где в первый раз увидел цинки, Милик? — спросил хрипатый.
— На борту, в Моздоке.
— А вылетел из Раменского…
— На борту в Моздоке. Встречал майор, имени не разобрал, он поднялся на борт, цинки ему вынес бортмеханик из пилотской кабины.
— После этого?
— Находились при мне.
— А когда спал, Милик?
— Спал на них. Спросите ваших…
— Надо будет, спросим. Твое дело отвечать, Милик… Кто провожал в Раменском?
— Не назвался.
— Где именно не назвался?
— У трапа.
— И раньше его не видел?
— Нет.
В наушнике, подвешенном у левого уха, хрипатый услышал команду на русском:
— Попроси описать этого, который провожал… у трапа. Детально.
Хрипатый кивнул стеклянному панно.
— Как выглядел? Подробно.
— Картуз «под Жириновского», кожаное пальто с погонами. Заметно длиннорукий. Очки и борода, говорит фальцетом… Борода, думаю, фальшивая. Про усы и очки не уверен.
— Размер обуви приметил, Милик?
— Нет. Было темно, моросило.
— Походку?
— Он стоял. Но не спокойно. Вроде бы хотел с места сорваться, побегать…
