— Нет, бунт хотят устроить, бунт! Пока шкуру с них не спущу, ничего не выйдет! — кричал он в гневе.
К полудню староста и казаки дошли до канцелярии и доставили туда связанного Гогию Уйшвили.
— Старшина, выслушай меня! — закричал Гогия, как только подошли к канцелярии. — Разорили меня, с лица земли снесли мое хозяйство, избили меня! Защити, если у тебя есть закон, защити, а то на твоих глазах я покончу с собой!
Но староста и казаки обвиняли Гогию Уйшвили в сопротивлении распоряжению властей и в оскорблении действием казаков.
— Тише, тише ты, начальник не узнал бы! — зашикали на Гогию люди.
— Я и хочу, чтобы он услышал. Если он начальник и судья наш, пусть защитит меня от несправедливости! — кричал Гогия еще громче.
Старшина не успел еще распорядиться, как начальник, услышав крики Гогии, сам вышел на балкон.
— Кто такой этот крестьянин?
— Он против начальства, ваше благородие! Отказывается платить нам на расходы, — ответил один из казаков начальнику.
— Защитите меня, ваша милость! — закричал Гогия. — Они меня разорили под Новый год, по миру пустили, да еще избили меня, православного человека! Вот, ваша милость, смотрите! Чего им надо от меня? За что разбили мне голову? — взывал Гогия к начальнику, показывая ему свои окровавленные волосы.
— Он дрался с нами, ваше благородие, ударил нас оскорблял всячески и хотел даже стрелять в нас из ружья! — вмешался казак. — Вот этот все видел и знает. И казак указал на старосту.
Староста смутился, в нем, видно, заговорила совесть. Но из страха перед казаками он сразу предал Гогию.
— Все, что говорят казаки, сущая правда. Он не хотел платить! — подтвердил староста.
— Подведите его ко мне поближе! — приказал начальник.
Гогию подвели.
— Кто тебя научил итти против начальства? Кто тебе позволил бить моих солдат?.. — грозно спросил Гогию начальник.
— Ваша милость, я не бил. Это они пустили меня по миру и избили меня! — дрожащим голосом ответил Гогия, бледнея от страха.
Больше ничего не удалось сказать ему в свое оправдание. Нагайка начальника заставила его замолчать.
— Ах, ты, сукин сын! Бунтовать вздумал! А-а!.. Знаю я вас, что вы за люди! Дайте срок, шкуру с вас спущу — поодиночке со всех!.. Отучишься! Больше не полезешь! — кричал разоренный начальник, с пеной у рта бегая по балкону.
Гогия стоял неподвижно. Грудь его поднималась и опускалась. Он глухо и тяжело дышал. Начальник, наконец, удалился к себе. Тогда Гогия возвысил голос.
— Нет справедливости в нашей стране! — закричал он. — Меня разорили! Пустили по миру! Избили! Я пришел сюда правды искать, а тут правды нет! Правда, где ты? Где бог? Где икона? Где вера?.. — кричал Гогия все громче и громче. А народ успокаивал его, просил помолчать.
Марине, испуганно молчавшая до сих пор, вдруг поддержала мужа. Нет справедливости для нас! Не начальник он, а татарин!
Начальник опять выскочил на балкон.
— Уберите этого сукина сына, всыпьте ему тридцать розог, а потом заприте обоих, мужа и жену, в кутузку! Живей! — закричал он.
Мрачная тень страха прошла по лицам присутствующих, когда они услышали слово «розги». Наступила зловещая тишина. Гогия помертвел, замолк. Испуганный и жалкий стоял он теперь в толпе.
Марине не сразу поняла смысл слов начальника, но сочувствовала, что что-то страшное должно произойти с ними, и, оглушенная страхом, ждала.
Прошло несколько напряженных минут.
— Скорее!
Начальник нетерпеливо стукнул каблуком по полу и повторил свой приказ.
Старшина приступил к исполнению приказа.
— Горе мне! Помогите! — заревел Гогия, стараясь вырваться из рук своих палачей.
Сильные руки повалили его на землю.
Гогия тяжко стонал и кричал. Стоны его, отзываясь во всех сердцах, вселяли ужас.
