После выпитого горячего чая лейтенант раскраснелся, вошел в раж и продолжал возбужденно вспоминать все перипетии тяжкой ночи и утра, заставшего смельчаков далеко от переднего края.
Колька — наш самый молодой разведчик, лучше всех знавший немецкий, завел разговор с пленными. «Почему у вас сапоги короткие, а голенища широкие? Видите, как в них булькает вода?» — спросил он. Пленные стали удивленно разглядывать свою обувку. А один из них на полном серьезе пояснил: «Мы не собирались воевать и болоте. Сапоги предназначены для ходьбы по асфальту». «Уж не по Москве ли вы мечтали ходить? Не по Красной ли площади? — с ехидством спросил Колька. — А смоленскую грязь домесить не желаете?»
Рассказ лейтенанта развеял усталость. Я с удовлетворением доложил начальнику штаба армии о выполнении его приказа и получил согласие представить разведчиков к правительственным наградам.
* * *
В начале сентября мы подготовили и провели частное наступление левофлангового полка на деревню Жидки я взяли ее.
В те дни и захват какой-нибудь безымянной высоты считался успехом, а тут целая деревня оказалась в наших руках. Это ли не победа! К тому же в бою мы уничтожили до сотни вражеских солдат. По этому случаю незамедлительно посыпались наши реляции во все вышестоящие инстанции.
С тех пор минуло более двух недель, появились другие заботы. И вдруг узнаю: к нам едет комиссия из армии в составе нескольких командиров и представителя прокуратуры.
Командира дивизии и меня это, естественно, взволновало, но причины столь необычного визита выяснились довольно скоро.
В схеме обороны нашей дивизии, которую мы представили в штаб армии, деревня Жидки значилась в нейтральной полосе и никем не занятой. В штабе армии, конечно, удивились. Столько было разговоров о деревне Жидки, столько реляций — и вдруг не занята! Не прошло сие обстоятельство незамеченным и в штабе фронта.
Посыпались вопросы: почему? кто виноват? Наш ответ никого не удовлетворил, а все доводы о том, что в схему обороны дивизии вкралась ошибка, не возымели никакого действия. Тогда я с ведома командира дивизии вызвался проводить членов комиссии на передовую, чтобы разобраться во всем на месте.
Первые километры шли лесом. Никто нас не тревожил. Миновали КП полка. К нам присоединился его командир майор Самойлович. Перед вечером добрались до овражка, где в глубоком окопе обосновался штаб батальона.
До 1-й роты надо было ползти не менее километра. Ползли долго и, окончательно выбившиеся из сил, плюхнулись в узкую глубокую траншею. В ней располагалась нужная нам рота.
Лейтенант, единственный из командиров, уцелевший в роте, доложил о противнике и об отделении, расположенном впереди деревни Жидки.
— Почему же вы сами не находитесь в деревне? — допытывался я у лейтенанта.
— А зачем она нужна? Отсюда мы все видим, держим под огнем выходы из села Чуркино, а Жидки расположены в овраге, оттуда ничего не видно и не слышно.
— Кто давал команду оставить деревню?
— Никто не давал. Ротный отвел нас. А впереди у нас отделение.
— Так чья же все-таки эта деревня? — включился в разговор молчавший до этого представитель штаба армии.
— Деревня наша.
— Но там никого нет.
— А зачем сидеть в яме?
Я спросил:
— Далеко деревня расположена от нас?
— Не больше километра, а вот до кладбища еще ближе.
— Когда лучше осмотреть ее?
— Лучше всего часика в четыре утра. К этому времени фрицы угомонятся, а встают они поздненько, вот тогда можно на часок-другой забраться туда.
«Нет худа без добра, — мелькнуло в голове, — проверю заодно передний край батальона первого эшелона, загляну на наблюдательный пункт командира артиллерийского дивизиона».
…Настало время трогаться в путь.
Мы следовали за лейтенантом, перебегавшим из лощины в лощину. Достигли кладбища и оттуда одним броском добрались до деревни. Командир роты оказался прав — Жидки находились в овраге, и, кроме рваных облаков над головой, оттуда ничего не проглядывалось. Деревни, собственно, не существовало, торчали только печные трубы.
Стало светать. Оглядевшись вокруг, комиссия визуально убедилась в необоснованности своих обвинений.
