Еще больше тревожила его сердце судьба арфиста, который сгинул с той ночи. Вильгельм боялся, что при расчистке развалин его найдут мертвым под мусором. Вильгельм ото всех скрывал подозрение, что старик — виновник пожара. Не зря же он первым спустился ему навстречу по лестнице из охваченного пламенем и дымом чердака, а пароксизм отчаяния в садовой пристройке мог быть следствием Этого злосчастного события. Однако же расследование, без промедления наряженное полицией, со всем вероятием показало, что пожар возник не в том доме, где они жили, а в третьем от него, и тотчас же перекинулся по чердакам.
Все это продумывал Вильгельм, сидя в беседке, как вдруг услышал, что кто-то крадется по ближней дорожке. По скорбному пению, раздавшемуся вслед за тем, он узнал старика арфиста. Смысл пения сразу стал ему внятен, это было утешение несчастливцу, который чувствует, что на него надвигается безумие. К сожалению, Вильгельм запомнил лишь последнюю строфу.
Подойду к дверям с котомкой,
Кротко всякий дар приму,
Поблагодарю негромко,
Вскину на плечи суму.
В сердце каждого заноза
Молчаливый мой приход:
С силой сдерживает слезы
Всякий, кто мне подает.
[51]С этими словами он добрел до калитки, выходившей па отдаленную улицу; калитка оказалась заперта, и он собрался перешагнуть через ограду, ко Вильгельм удержал его и ласково заговорил с ним. Старик просил отпереть ему, потому что он хочет и должен бежать. Вильгельм убеждал его, что бежать он может из сада, но не из города, говорил, какие подозрения навлечет на него подобный шаг; все напрасно! Старик стоял на своем. Вильгельм не уступал и наконец почти что силой втолкнул его в павильон, заперся там вместе с ним, и между ними завязался странный разговор, который мы не станем излагать подробно и предпочтем не передавать вовсе, дабы не терзать читателя сумбурными понятиями и наводящими жуть чувствами.
Из жестокого затруднения, как быть с несчастным стариком, проявившим явные признаки безумия, Вильгельма в то же утро вывел Лаэрт. Следуя старой своей привычке, он слонялся по городу и в какой-то кофейне встретил человека, до недавнего времени страдавшего тяжелыми приступами меланхолии. Бго отдали на попечение сельскому священнику, который посвятил себя выхаживанию такого рода больных. И на сей раз лечение было успешным; сейчас этот целитель еще в городе, и семья исцеленного оказывает ему всяческий почет.
Вильгельм поспешил отыскать его, рассказал о своем случае и столковался с ним. Под какими-то предлогами удалось сдать больного ему на руки. Вильгельм был искренне огорчен разлукой, и только надежда увидеть старика излеченным несколько умерила его грусть; уж очень он привык видеть старого арфиста возле себя и слушать его вдохновенную, берущую за душу музыку. Арфа погибла в огне, но удалось найти новую, чтобы дать ему с собой.
Пожар уничтожил и скромный гардероб Миньоны, и когда собрались купить ей что-то взамен, Аврелия предложила отныне одевать ее девочкой.
— Ни за что! — воскликнула Миньона и с горячностью принялась настаивать, чтобы ее одели по-прежнему; в конце концов пришлось ей уступить.
Актерам некогда было задумываться; представления следовали одно за другим.
Вильгельм часто прислушивался к разговорам в публике, по редко случалось ему услышать отзыв, какого он желал бы; чаще до него доносилось то, что огорчало и раздражало его. Так, к примеру, после первого представления «Гамлета» один молодой человек с жаром рассказывал, как приятно провел вечер в театре.
Вильгельм насторожился и был посрамлен, узнав, что Этот самый юноша назло сидящим позади не снял шляпы, весь спектакль упорно оставался в ней и с большим удовольствием вспоминал о столь героическом деянии.
Другой уверял, что Вильгельм превосходно сыграл роль Лаэрта, зато актер, игравший Гамлета, гораздо менее преуспел. Такая путаница имела основания — между Вильгельмом и Лаэртом было сходство, хоть и очень отдаленное.
Третий горячо расхваливал его игру, особливо в сцене с матерью, и только жалел, что в такой животрепещущий миг у него из-под камзола выглянула белая тесемка, что разрушило всю иллюзию.
