По радио сообщили на берег. Когда катер подвалил к пирсу, там уже стояла машина с красным крестом. Сверток мокрой одежды и шпагу тоже положили в машину. Клима расспрашивал военный следователь.
Усадьба портовой больницы была обнесена невысокой оградой из белого ракушечника. Задние двери выходили в небольшой садик, где посередине цветочной клумбы плескался маленький веселый фонтанчик. Возле стенки, выходящей к морю, росли короткоствольные мохнатые пальмы с длинными перистыми листьями. Тут же под пальмами стояли плетенные из камыша шезлонги, и больные, которым не был прописан постельный режим, все свободное от сна, еды и процедур время проводили обычно в саду.
Ветер дул с моря, листья пальм раскачивались над головой и жестяно поскрипывали. Ника сидела в шезлонге, запахнувшись в больничный халат, прямая, как свечка, из-за гипсового корсета, и дожидалась Клима, который задержался у врача.
Сестра закончила бинтовать ему ногу, укрепила повязку клеолом, помогла натянуть халат, подала костыль и проводила в кабинет к врачу. Клим считал, что вполне мог бы обойтись и без провожатого, и без костыля, но врач не советовал без нужды напрягать раненую мышцу.
- Присаживайтесь, - сказал врач и с улыбкой кивнул за окно: - Сеньорита Ника уже дожидается вас в саду. Но я решил с вами поговорить.
- Пожалуйста!
Клим устроился на лежанке, поставив рядом костыль.
Врач повернулся к столу. Сняв очки, медленно сложил их дужки и задумчиво постучал очками по настольному стеклу.
- Скажите, - неторопливо начал он, - сейчас вы уже точно можете восстановить все, что с вами случилось до того момента, когда вас выбросило в море?
- Ну, более или менее, - ответил Клим.
- Не могли вас еще на яхте ранить, выстрелить в вас или ударить чем-либо?
- Насколько я помню, нет. А почему вы спрашиваете?
- Видите ли, что касается сеньориты, то у нее все, как следовало ожидать - ушибы, ссадины, переломы двух ребер - последствия удара о поручни яхты, о палубу и так далее. Но где вы могли получить свою рану в бедре, я понять не могу. Может быть, это случилось потом, уже в воде или в ящике, в котором вас обнаружили?
- Не знаю, право, - осторожно ответил Клим. - Я смутно восстанавливаю события после падения в воду. Хоть мы и не попали под прямой удар, но швырнуло нас как следует.
Клим уже догадывался, что занимает врача, однако старался не входить в подробности, - врать ему не хотелось, но и сказать правду, что рану на бедре сделало его собственное воображение, он, конечно, не мог.
- А что у вас вызывает сомнения? - спросил он.
- Не то, чтобы сомнения. Скорее - недоумение. Ваша рана столь необычна на вид, я никак не могу понять, где и как вы ее умудрились заполучить.
- Очевидно, напоролся на что-то острое при падении.
- Хотел бы я посмотреть, на что вы могли напороться. Да и рана сделана не острым, а скорее тупым предметом. На вас были брюки?
- Конечно. Отечественные джинсы из серой хлопчатки.
- Поэтому можно ожидать, что в ране останутся обрывки ткани, нитки или еще что-либо. Но рана ваша такая аккуратная и такая чистая, просто стерильная. Вы ничем ее не бинтовали?
- Когда же мне было ее бинтовать. Может быть, ее промыло морской водой?
- Может быть… может быть… - задумчиво заключил врач.
Видимо, сомнения все еще не оставили его, и Клим решил сменить тему разговора.
- Наверное, все же хорошо, - сказал он, - что в ране не оказалось ни тряпок, ни ниток, ни других посторонних вещей.
- Конечно! - улыбнулся врач. - Конечно, хорошо. Не думайте, что я сожалею, что ваша рана не была забита клочьями ваших штанов, грязью или чем-либо еще, и все только для того, чтобы не вызывать у меня недоумения. Мое недоумение должно вас радовать. И меня оно тоже радует. Состояние вашей раны таково, что вы можете дня через три отложить в сторону костыль и обходиться поначалу простой тростью. Я достану вам хорошую бамбуковую трость, и вы увезете ее на родину, как память о нашей больнице и о моем недоумении. Передайте привет сеньорите. Я жду ее завтра утром.
Опираясь на костыль, Клим вышел в сад, подтащил к шезлонгу Ники еще один шезлонг и расположился на нем, вытянув больную ногу.
