Да на ту же сестру посмотреть, на жизнь ее… Все, кажется, есть: и дом, и муж, и дети, а ведь только и жили дружно да мирно что первые года три… А потом молодой губастый муж начал и по сторонам посматривать, к вдовушкам в гости запохаживал, вино попивать начал. И поднялась в доме ругань да драка. После таких скандалов жизнь хотя и налаживалась на старый лад, но разбитую чашку как не склеивай, трещины остаются, а память — не кофта, ее не выстираешь да на солнышке не высушишь… Нет, чем жить посмешищем в деревне, лучше уж в старых девах остаться.
Так Юля Сергеевна в ожидании председателя думает да себя успокаивает.
Комната главного бухгалтера помещается в правлении колхоза на втором этаже — угловая, просторная, в три окна. Не пожалел Сетнер Осипович аппартаментов для Юли Сергеевны! Но не так прост председатель. Самого часто не бывает, и в такие дни у главного бухгалтера сразу прибавляется работы и посетителей, люди идут с самыми разными вопросами, и зачастую в этих самых аппартаментах устраиваются самые настоящие собрания и совещания. Впрочем, в новом правлении никто не может пожаловаться на тесноту. Партком, диспетчерская, радиоузел… Окна широкие, новая отличная мебель… Председатель в своих поездках высматривал, кажется, не только сенажные башни и комплексы, но и то, как у кого устроено в конторе. И вот привез откуда-то из Латвии проект. «У нас все будет по высшему классу, а контора — это лицо колхоза!» О председательском кабинете, где Сетнер Осипович бывает, правда, редко, не приходится и говорить. А незнакомый, приезжий человек просто робеет в первую минуту: паркетный пол блестит, ковер, шторы, — не к министру ли попал? Худо ли, хорошо ли это, когда еще в колхозе и то надо строить, и другое, но только знает Юля Сергеевна, что колхозники не осуждают Сетнера Осиповича за этот размах, но втайне гордятся даже и любят перед гостями прихвастнуть: вот, мол, у нас как, полюбуйтесь!..
В таких роскошных колхозных и совхозных конторах и есть, может быть, свой смысл. Во всяком случае, Сетнер Осипович уверяет, что внешняя обстановка, чистота и красивая мебель сами по себе уже воспитывают людей. Но что-то не слишком заметно, чтобы нравы шигалинцев сильно изменились. Как топали в старое правление в грязных сапогах, так и здесь по паркету грязь развозят. Да вот и сейчас Юля Сергеевна слышит: кто-то с песней поднимается на второй этаж. Не иначе — пьяный.
В табуне семь коней, у меня конь один, —
пел сиплый жалобный голос, —
Да сумею ли я привезти лесу на новый дом?
Моих недругов семь, а я всего лишь один,
Да сумею ли я всех один одолеть?..
Этого артиста да не узнать! Юля Сергеевна даже поежилась, представив хмельного Хелипа Яндараева, — не иначе как сюда он и идет…
— Салам, Юля, цветок наш шигалинский! — заулыбался в дверях Хелип.
Юля Сергеевна ничего не ответила, но это не смутило Хелипа. Бочком, выставив правое плечо вперед, он не очень твердо направился к Юле, Хелип и трезвый ходил вот так же — бочком, словно побитая собака, и оттого бывал еще неприятней. Сейчас она искоса быстро взглянула на Хелипа. Худой, высокий, плоскогрудый, лицо восковое, белки выпуклых глаз красны, точно он три ночи не спал, но принарядился необычно: и голубая рубашка, и праздничные брюки, и штиблеты…
— Салам, наша хозяюшка! Давайте вашу ручку!.. — И широкие, как лопаты, ладони тянутся к ней через стол. И таким противным сивушным духом несет, что Юля брезгливо заслоняется от Хелипа.
— Чего пьяный шляешься? Или делать нечего среди бела дня?
— Разве пьяный я? — удивился он. — Разве от одного стаканчика, который поднесла мне Наталья, твоя сестра, мужчина может опьянеть? Да и как я мог не выпить, когда такой день!..
— Если выпил, так нечего шляться по правлению, — строго сказала Юля Сергеевна.
— Куда же мне идти? Чай, я — колхозник, имею право.
— Вот и приходи трезвый, если ты колхозник, а не праздный бродяга.
— У меня, Юля Сергеевна, может быть, срочный вопрос, а?
— Что за вопрос?
— Выпиши аванс тридцать рублей, а?
— Ты уже столько взял авансом, что, если так будешь работать, за год не отработаешь.
