— Она говорит: тому, кто расписывается в собственной беспомощности, нечего и браться за руководство коллективом. — Заметив, что Штробл вот-вот взорвется, предостерегающе подняла руку. — И еще она спросила, известно ли тебе, каков должен быть порядок на стройках, где работают с деталями из высококачественной стали?
Сколько раз требовал Штробл от своих подчиненных соблюдать чистоту, сколько раз говорил на эту тему, сколько дал письменных указаний и распоряжений? Точному учету это не поддается. Но он проводил специальные семинары с мастерами участков, бригадиров инструктировал на рабочем месте. Он давал премии за соблюдение чистоты и снимал премии с тех, кто ее не поддерживал, безо всяких яких, если обнаруживал, что рабочее место не содержится в чистоте, максимально возможной в этих условиях чистоте. Он добился немалого, но кое-чего добиться так и не смог. На тему о чистоте разговор пойдет открытый. Он задаст перцу кому следует. Но на сегодня с него довольно. Он сыт по горло.
— Мне все известно, — ответил Штробл, набычившись. — Но в данном случае за несоблюдение положений о поддержании чистоты должен нести ответственность представитель генподрядчика. Я в данном случае не ответственное лицо, — он произнес эту официальную тираду на одном дыхании.
Все вокруг умолкли, ждали, что Зинаида начнет переводить ответ Штробла. Но перевода не потребовалось. Совершенно четко, с правильным ударением черноглазая женщина ответила Штроблу по-немецки:
— Вы в данном случае ответственности не несете, да? Тогда скажите мне, в каких случаях вы считаете себя лицом ответственным?
Глаза всех присутствующих были обращены на нее, разгневанную женщину, ждущую ответа.
Зинаида воспользовалась наступившей тишиной, чтобы объяснить, что это товарищ Вера Уляева, она назначена инженером на их участок.
Штробл с ответом не нашелся. Выходя из бокса, он прошел почти вплотную мимо Нормы Шютц.
Три дня хлестал дождь. Потоки воды стекали по бурым склонам в вырытые канавы. Вздымая серые от цементной пыли фонтаны, мчались по выложенным бетонными плитами дорогам тяжелые грузовики. Блестела свежевымытая галька.
На рифленой подошве ботинок в помещения головных боксов заносили смесь песка, грязи и цемента. На четвертый день снова похолодало, и месиво на дорогах смерзлось, превратившись в гладкое, усеянное галькой полотно.
А в помещениях жидкая грязь успела засохнуть, и весь этот песок и пыль осели на полу и гладких стенах, покрытых искусственной смолой.
— Пусть Штробл добьется, чтобы сварочные работы в отсеке номер сто тринадцать отложили на два дня, — сказал Вернфрид. — Сначала надо убрать всю грязь. Иначе мы не начнем. Так и передай Штроблу!
— А почему ты сам ему не скажешь? — спросил Шютц.
— У меня каждая минута на счету, — Вернфрид взял в руки сварочный аппарат. — А ты ведь все равно идешь к Штроблу, разве нет?
Шютц пошел к Штроблу.
— Заносчивый он малый, этот Вернфрид, — сказал Шютц. — Но он прав. При данных условиях начинать в сто тринадцатом отсеке монтаж бессмысленно.
— Ты ко мне с такими глупостями не подъезжай, — проворчал Штробл. — Единожды получив допуск в помещения, мы из них не выйдем. Отложить начало работ! Может, ты мне ответишь, чем мы потом возместим эти упущенные дни?
Ответить на это Шютц не мог. Вернулся к Вернфриду. На предложение самому навести чистоту и порядок в отсеке Вернфрид ответил кривой ухмылкой: ему платят как сварщику высшего разряда, и он обязан по двенадцать часов работать сварщиком, а не подметать из них по четыре в день.
— Какой педант! Что же ты забываешь про эти двенадцать — минута в минуту — часов, когда проспишь иной раз? Память отшибает, что ли?
И, повернувшись, зашагал от него прочь, успев еще заметить, что улыбка сползла с лица Вернфрида и что он нервно передернул плечами. «Ага, — подумал он, — заело все-таки!» Зиммлер и Эрлих тоже не особенно-то обрадовались, но комедию ломать не стали, а пошли доставать лопаты и веники.
После обеда Шютцу предстояло выступить перед парткомом строительства, перед Бергом! Будут слушать сообщение о политико-идеологической работе в их парторганизации. В основном отчет писал Штробл, а Зиммлер ему помогал, и Шютцу отчет понравился. Членов парткома он тоже удовлетворил. Пришлось ответить на несколько вопросов, это удалось с грехом пополам. У Шютца сложилось такое впечатление, что обращаются с ним деликатнее обычного, потому что секретарь он свежеиспеченный. Во всяком случае, работу признали удовлетворительной. После него отчитывался секретарь постройкома. Каждой нечеткой формулировкой тот навлекал на себя все новые вопросы и в конце концов запутался. Попросив слова, Шютц сказал:
