«Да, кстати, а я-то сам какого мнения? Дадим мы ток в декабре? Да? Или нет? — размышлял Шютц. — Своего мнения у меня нет. Стройка огромная, и мне не хватает перспективы».
Через несколько минут Шютц предстал перед Бергом и принял к сведению, что члены его цеховой парторганизации предложили кооптировать его в бюро и выбрать секретарем парторганизации цеха. Руководство головного предприятия, «основы», это предложение поддерживает.
«Значит, все-таки… — подумал Шютц. Лишь теперь он признался самому себе, что в последние часы постоянно думал об этом. — Они этого вопроса не продумали, — продолжал размышлять он. — Они решили, что я способен вести за собой людей на прорыв. Но я не «мастер прорыва». Я человек умеренный. А это поручение, этот кус мне не по зубам и, возможно, он даже больше, чем подсказывает предчувствие». Он сказал:
— Но ведь секретарь у них был, его зовут Герберт Гаупт, и, говорят, человек это потрясающий.
Берг, который сидел во главе длинного стола, спросил:
— Так что ты нам ответишь?
И это таким тоном, будто Шютцу предложили путевку в Крым. Лицо у Берга худое, очки съехали на конец носа. Задав этот вопрос, он посмотрел на Шютца поверх очков благожелательно и ободряюще. Но что-то вроде укола прозвучало в его словах, когда он заметил Шютцу:
— Если бы ты сейчас сказал: «Ведь секретарь у нас был», — это было бы совершенно точно. Что ты тушуешься перед Гербертом Гауптом? Ничего феноменального или потрясающего в нем не было. Просто он был настоящим коммунистом и обладал к тому же большим опытом. Ты тоже настоящий коммунист, или твои товарищи нас неправильно информировали? А опыт? Милый ты мой! В партии ты уже семь лет, много лет вел активную профсоюзную работу — да опыта у тебя хоть отбавляй.
«И зачем только я вообще открыл рот, — думал Шютц, — у таких разговоров всегда один исход». И тут он мысленно увидел перед собой Фанни и подумал: «Фанни! Боже мой, Фанни! Ведь это заденет и тебя». Он вспомнил, как она смеялась в его последний приезд — от всего сердца, заразительно, как давно не смеялась. Но он не позволил себе рассмеяться вместе с ней, сохраняя серьезность и достоинство в присутствии детей. Они наказали ему, в прошлый раз привезти «про это говорить нельзя». И однажды много позже обеденного часа, уже начало смеркаться, он прошелся к Боддену вдоль обрывистых склонов у пляжа. Там он нашел густой кустарник, отдельные кусты которого действительно напоминали веники, нарисованные его пятилетним сыном. Достал нож — и веник долой! Он был жесткий и как бы высохший.
— Обыкновенный вениковый дрок, — кивнул позднее Улли. — Он растет здесь повсюду.
Для поисков «куриного бога» было слишком темно, да и до поезда оставалось совсем немного. И вот они стоят перед ним, и в глазах их светится торжество, потому что папа привез и достает «это» из бумаги, приговаривая: «Ну, вот вы увидите… Через весь лес до самой воды шел ваш папа». А сам немного переживает, какое впечатление произведет на детишек черно-зеленая, почти голая ветка. Ну, обыкновенная хворостина, но ведь они вроде бы это и хотели заполучить в руки?.. Оба с важным видом кивают, и теперь ему разрешают сказать, что это такое, потому что он нашел «это» в лесу и отнял у злого гнома.
— Ну, папа, ну, скажи скорее.
Стоило ему упомянуть о злом гноме, как он сразу сообразил, что привез не просто веник, а вещь невероятно ценную. Он идет на уловку, пытаясь выиграть время — пусть они скажут все вместе: «Ну, что это такое?..» Фанни приходит ему на помощь, до сих пор она стояла отвернувшись, чтобы громко не прыснуть. И она подсказывает:
— Поющее…
— …И звенящее деревце! — быстро подхватывает Маня.
— Поющее и звенящее деревце… Верно, — говорит он и улыбается поначалу с некоторым смущением, а потом открыто и вполне уверенно. — Конечно, а то что же?
«Иногда она будет ждать меня, а я не смогу приехать, — думал Шютц, — у нее двое детей и скоро появится третий, и пока совершенно неясно, буду ли я и впредь работать в цикле, по-видимому, нет, скорее всего нет, и что тогда останется от нескольких субботних часов и воскресенья? Все, чем я мог ей до сих пор помочь по дому: отнести в прачечную и принести белье, купить картошку, — все это ляжет на ее плечи…»
