— Как долго вы были знакомы? — спросил Сафаров.
— Почти полтора года. Мы часто бывали с ним в одной компании. Дело в том, что моя троюродная сестра Вика, то есть Виктория, и Фамиль некоторое время встречались. Вы меня понимаете?
— Полагаю, что да, если под словом «встречаетесь» вы имеете в виду их дружбу.
— Это я их познакомила. Вика в него влюбилась просто без памяти. Он умел ухаживать, дарил роскошные букеты цветов, французскую парфюмерию, однажды устроил поездку Вике в Хельсинки на два дня. Он не был похож на обычного дипломата, скорее на бизнесмена или сына олигарха.
— И вашей троюродной сестре это вскружило голову?
— Не нужно язвить, — попросила она. — Да, он ей очень нравился. И она была без ума от него. И они довольно давно встречались. Но они были достаточно взрослыми людьми, чтобы эти встречи проходили, как бы вам сказать… без ненужных последствий. Вы понимаете?
Она чуть покраснела.
— Они предохранялись, — понял Муслим. Столько лет работы следователем поневоле делают человека немного циничным. Она покраснела сильнее.
— Возможно, — быстро согласилась Фролова. — Но три месяца назад что-то произошло. Может быть, они как-то проглядели, возможно, просто ошиблись, но в результате Вика забеременела.
«Только этого не хватало во всей истории убийства», — с огорчением подумал Муслим.
— Я не могла рассказать об этом следователю, — сказала Фролова, — и никому не могла объяснить, что я делала вечером на квартире у Фамиля. Но они поругались с Викой, и она хотела сделать аборт. Представляете, какой ужас? И тогда я решила поехать к Фамилю и все ему рассказать. Я договорилась о встрече и поехала к нему. А он ничего сразу не понял, решил, что я захотела занять место Вики. Даже коньяком меня угощал, все время шутил.
— Коньяк был уже на столе? Или он его откуда-то принес?
— Бутылка стояла на столе. И рядом были рюмки. Я отказалась пить, не люблю коньяк, он такой горький. Измайлов только рассмеялся, когда я отказалась пить. А вот когда я о Вике начала говорить, он сразу изменился в лице, помрачнел и сказал, что не хочет больше о ней слышать. Вот тут меня словно прорвало. Я ему все и сказала. И про ребенка, и про состояние Вики. Она руки на себя наложить готова, а он сидит таким каменным истуканом и говорит, что не хочет ничего о ребенке слышать. Я ему все высказала. Он даже немного испугался, или мне так показалось.
— Он не знал о ребенке?
— Знал, конечно. Но он советовал ей сделать аборт. Когда мужчина говорит такие слова, я готова задушить каждого из них. Значит, получает удовольствие, спит с женщиной, а как только нужно отвечать за последствия, сразу в кусты. И говорит — сама делай аборт. Он не понимает, что у нее после этого вообще может детей не быть. Или нарочно гробит девушку, чтобы она к нему больше не приставала. А ребенок? Как можно делать аборт живому существу? Он ведь все видит и понимает. Вы знаете, у нас в Питере показывали фильм про аборты. Нам всем, студенткам-медикам, тоже показывали. Так вот, ребенок плачет, когда его хотят вытащить и убить. Он начинает чувствовать и плакать. Я когда это увидела, чуть с ума не сошла и решила поехать к Фамилю и все ему рассказать. Но он даже не захотел меня выслушать до конца. Тогда я сказала ему, как это называется, хлопнула дверью и вышла из квартиры. А потом долго ревела в машине. Хорошо еще, что водитель моей мамы ничего не сказал следователю, иначе тот бы точно решил, что это я зарезала Фамиля.
— Все?
— Мне больше нечего рассказать. Я просто хотела увидеть родственников Фамиля и объяснить им, что там случилось. Я его, конечно, не убивала. И ушла, оставив его одного.
— Может, после вас приехала сама Виктория и тоже решила объясниться со своим ветреным другом? А их разговор мог перерасти в ссору. А когда молодая женщина в таком состоянии, она вполне способна на необдуманные действия.
— Нет, это не Вика, — сразу заявила Наталья. — Она лежит в больнице уже вторую неделю. На сохранении. Мы ее с таким трудом уговорили. Я еще и поэтому поехала туда, подсказать, чтобы он в больницу поехал ее навестить.
— И когда вы ушли оттуда, он был жив и здоров?
