Год без покупок - страница 12
Когда мы уже собирались уходить, он спросил маму, можно ли ему свозить меня в центр и угостить мороженым. Мой биологический отец был фотографом-фрилансером и хотел поснимать город, который когда-то называл своим. «Типа передать весь драйв!» Так он и говорил, используя слова «драйв», «крутой», «чувак» и «йоу!», причем у него был одновременно британский и южноафриканский акцент. На взгляд подростка он казался человеком, повидавшим мир. Мама спросила, хочу ли я с ним поехать. Сказать «нет» было неловко, так что я села в его машину, и мы поехали на юг по Квадра-стрит в сторону внутренней гавани.
Тогда я не поняла, что он и не собирался везти меня за мороженым. Вместо этого он поворчал по поводу парковки в центре, а потом зашел со мной в старый паб на Бастион-сквер и усадил меня у барной стойки. Там он попросил бармена присмотреть за мной, потом подмигнул, улыбнулся и скрылся за углом.
Мне показалось, что он оставил меня на несколько часов, но, скорее всего, прошло около 30 минут. За это время бармен приготовил для меня то, что, как я потом выяснила, было двумя «Маргаритами» с лаймом. Первая на вкус показалась мне колотым льдом с газировкой. Я быстро выпила коктейль, уставившись в телевизор и надеясь, что чем скорее я допью, тем скорее мы сможем уйти. К тому времени как бармен поставил передо мной второй бокал, мне стало тепло, а перед глазами все расплывалось. Когда мой биологический отец, наконец, вернулся, пообщавшись с друзьями, он догадался, что я пьяна. «Кофе с виски все поправят, чувак!» – крикнул он бармену. Я выпила один глоток, незаметно сплюнула обратно в черную кружку и спросила, не отвезет ли он меня домой.
То возвращение домой можно описать как самые неловкие 20 минут в моей жизни. Он задавал мне вопросы типа «Ну как там твой отчим?» и «Как ты думаешь, мы с твоей мамой когда-нибудь будем вместе?». Я смотрела в окно, наблюдая, как мелькают за стеклом машины и дома, прикусывая язык, чтобы не расплакаться, и молилась любому богу, который меня услышит, чтобы он поскорее вернул меня к моей семье. В конце концов все мои мысли свелись к тому, что я никогда не хочу расставаться с Беном и Алли – моими единственными братом и сестрой.
Мама, наверное, сидела у окна, высматривая меня, потому что как только мы подъехали, она открыла дверь и вышла наружу. Когда я выбралась из ржавого белого «Бьюика», который мой биологический отец одолжил у собственной матери, он помахал моей маме и сразу умчался прочь. Мама стояла на ступеньках, глядя, как я, пошатываясь, иду к дому. Медленно, шаг за шагом, я преодолела 10 ступеней лестницы, придерживаясь за стену и болезненно ощущая ладонью все неровности штукатурки. Когда я, наконец, добралась до порога, я поняла по маминому лицу, что она в ужасе. Она смотрела на меня таким взглядом первый, но увы, не последний раз в жизни. Я прошла в дом, все еще придерживаясь за стену, чтобы не упасть, добралась до комнаты и рухнула на кровать.
Я не в курсе всех деталей того, что произошло дальше. Я помню только, что лежала в кровати и слушала, как моя мама орет в телефонную трубку на кухне. Она позвонила моему биологическому отцу, потом позвонила в паб, где мне дали алкоголь, а потом угрожала вызвать полицию. Дурацкое совпадение: брат биологического отца был констеблем в полицейском участке, находившемся в соседнем здании с учреждением, в котором работала моя мама. Виктория и правда маленький город. Впрочем, я никогда не встречала его брата, так что маленький город может быть на самом деле довольно большим. Но я знала, что на следующий день он обо всем узнает. Мама сказала об этом по телефону.
Я слушала ее, лежа на кровати, и наблюдала, как плакаты с Джонатаном Тейлором Томасом кружатся по комнате, а потом закрыла глаза и все исчезло.
Возможно, самая печальная часть этой истории заключается не в том, что она произошла, а в том, что долгие годы я ей гордилась.
