— В чём дело? — Решил первым нарушить молчание гоблин.
— Говори, что было в письме. — Коротко бросил я.
Зеленокожий скривился. Его гримаса явно выражала его мысли: «Ну вот за что мне всё это?! Почему он просто не мог молча делать что ему говорят?!». Ага, ха-ха три раза. Я не собака Павлова, чтобы вы могли безнаказанно надо мной эксперименты свои ставить, гобливнюки чёртовы!
После недолгих размышлений Их-руг-Ахт выдавил:
— Это тебя не касается.
— Ещё как касается! — Возразил я. — Письмо от моего учителя. Про меня. Чуешь, чем пахнет?
Гоблин сосредоточенно втянул носом воздух и пожал плечами:
— Не чувствую.
— Неприятностями! — Взорвался я на крик. — И причём для моей скромной персоны! Поэтому вся эта ситуация АХРЕНЕТЬ как меня касается!
— Но мне не велено… — попытался продолжить спорить зелёный гад.
— Ладно, — прикрыв глаза и вздохнув поглубже, чтобы успокоиться, выставил перед собой с раскрытой ладонью руку, намекая на то, чтобы гоблин заткнулся. — Тогда можешь ехать на своём громиле к Учителю (Чтоб его болотные комары высушили досуха), и сказать, что поручение — а отвезти меня за пределы поселения, похоже, твоё поручение — провалено, надеж ты не оправдал, кредит доверия…
— Хорошо-хорошо! — Их-руг-Ахт покосился на выжидающе смотрящего на нас привратника, и сказал несколько тише: — Может быть, не здесь?
— Пофиг, — честно признался я.
Вряд ли гоблин понял смысл этого слова, но, видимо, по тону понял, что говорить будем здесь и сейчас, и потому, обречённо вздохнув, заговорил:
— В письме твой учитель рассказал о том, что произошло с Гул-аль-Дуком, о том, кто ты и что делаешь в его теле. А потом сказал, что руки твои познали кровь, и потому тебе нужно обжиться Улом.
— Кем-кем? — Недопонял я.
Их-руг-Ахт молча кивнул на устало смотрящего на ворота Лежебоку.
— Но разве у Гул-аль-Дука не было своего Ула? — Продолжал я тупить.
— Был, — согласно кивнул гоблин. — Но они прекрасно чувствуют гоблинскую ауру: он поймёт, что ты — не его хозяин, и не подпустит тебя к себе — в лучшем случае. В худшем…
— Понятно, — перебил я его, крепко задумавшись.
То, что здесь планка института личных вещей задрана выше крыше было ясным, как день, почти сразу, как я более-менее разобрался со своими мыслями. Но то, что всё это происходит в тихую у меня за спиной — не комильфо. Хотя всю эту затею Учителя понять можно: Гул-аль-Дук должен оставаться Гул-аль-Дуком, а если он будет расхаживать пешочком, в то время как раньше разъезжал на собственном Уле, так как мог себе это позволить, начнут закрадываться в головы местных подозрения, и вскоре даже самый последний тупийца поймёт, что что-то тут, чёрт подери, не так… Да и вообще, иметь собственную ящерку, по типу Лежебоки, будет очень даже удобно: корми чем хочешь — сожрёт хоть угли от костра — а пользы куча: и поклажу понесёт, и домчит куда надо, так что…
— Мне ворота закрывать, или как?! — Перебил мои мысли нервно топчущий ногой у столба, вокруг которого уже был затянут канат, недовольный привратник. — Вы там долго шушукаться собрались?!
Что ж — я ещё раз посмотрел на вновь протянувшего мне руку Их-руг-Ахта, и подумал, что где наша не пропадала. В конце концов, не сидеть же мне тут до скончания веков! Потому всё же не без помощи гоблина я вскочил обратно в седло, на всякий случай скосив взгляд на висевший на поясе зеленокожего охотничий нож. Если что, успею выхватить. Конечно, это уже похоже на паранойю, но… как говорится, бережёного бог бережёт.
Пока Лежебока громко хлюпал по трясине, периодически косясь на вкусные травы, одёргиваемый от возможных угощений наездником, я разглядывал округу. Ну что сказать: это место никак не назовёшь ни весёлым, ни красивым. Хотя, конечно, была в нём какая-то призрачная, неясная пока мне, но понятная Гул-аль-Дуку красота. Деревья, что росли тут крайне редко, напоминали тонкие сосенки, но к верху разрастались множеством раскидистых ветвей, обильно покрытых пожелтевшими и почерневшими листьями. Казалось, что такие тонкие стволы должны были рухнуть от мнимой тяжести, которая накопилась наверху, но, похоже, природа позаботилась об этом: их верхушки тянулись друг к другу своими ветвями, словно давно не видевшиеся друзья, и переплетались вместе в жутковатую паутину, которая скрепляла их вместе, образуя над всем болотом гигантский навес из ветвей и листьев, который редко-редко пропускал какой-либо свет, отчего даже сейчас, в разгар дня, вокруг царил полумрак, словно наступил вечер.
