Он провел нелегкий день, не имея возможности увильнуть на рынок, о чем задумывался утром, а также беспокойную ночь. Он не желал внимания со стороны Стефана, однако на следующий день он не находил себе места, терзаясь тем, что не был вызван к королю повторно; хуже того: сэр Вальтер, казалось, избегал его. Не то чтобы Хью не хватало компании. Джон де Бюсси настоял, чтобы Хью отметил с ним его назначение кастеляном Уорка. Хью был искренне рад за Джона; сэр Вальтер сначала предложил это место Хью, но тот, отказавшись, рекомендовал Джона. Хью догадывался, что сэр Вальтер, — дабы не оскорблять чувства Джона, если бы тот узнал, что он не первый претендент на это место, — не упомянул о его отказе, хотя, наверное, и не скрыл, что за Джона замолвил словечко Хью. Значит, Хью должен был присоединиться к веселью, иначе бы подумали, будто он озлобился, уступив желанное место сопернику. Однако он был сильно озабочен тем, в какое положение поставил своего хозяина.
Одно из мучений кончилось на следующее утро. Когда Хью пришел из церкви Святого Фридуайда после второй мессы, Джон с нетерпением его ожидал. Тут Хью ощутил, что ему требуется вся помощь от святого Фридуайда, который был известен как кроткий и сочувствующий святой. Пришел вызов к королю Стефану. Однако Джон не передал ему ни одного совета от сэра Вальтера, как себя вести и что говорить. И душа Хью ушла в пятки, оставив в сердце пустоту и холод одиночества. Джона послали только для того, чтобы свести и познакомить Хью с королевским пажем. Он прошел уже половину большого зала, когда осознал, каким был идиотом. Сэр Вальтер никогда не отказался бы от поддержки преданного человека, даже если тот искренне ошибается. Хью был уверен, что, ошибись он в своих доводах, сэр Вальтер пошел бы вместе с ним к королю. С другой стороны, если человек сэра Вальтера заслужил похвалу, лорд ни за что не станет претендовать на свою долю. Улыбка Стефана, которой Хью был одарен, когда пересекал малый зал, где король проводил деловые встречи, была окончательным доказательством того, что пришло подтверждение о вторжении шотландцев.
— Сэр Вальтер не ошибся, доверяя тебе, — сказал Стефан. — Ты верно рассуждал. Мой дядя занял все королевские замки к северу от Тайна.
Он сделал жест в сторону широкоплечего темноволосого человека в забрызганной грязью одежде, стоявшего слева от трона.
— Это Бруно, он прибыл прошлой ночью с известием от сэра Оливера Фермейна из Джернейва, которому Саммервилль от имени короля Дэвида заявил требование сдать эту крепость, а в случае отказа пригрозил привести войско для штурма.
Хью кивнул Бруно и поклонился королю.
— К сожалению, я оказался прав, — произнес он. — Я надеялся, что ошибусь и что между Англией и Шотландией будет мир.
— У нас еще есть шансы на мир, — сказал Стефан. — Я умею судить о людях не хуже сэра Вальтера и был настолько уверен в твоей правоте, что приказал войску собраться у Лестера вскоре после получения твоего сообщения. Завтра я присоединюсь к армии, и мы пойдем на север. Дэвид мог взять английские крепости, но сэр Вальтер убедил меня, что его вассалы и люди из Дарема и Нортумбрии выступят на моей стороне.
— Это правда, Ваше Величество, — с готовностью согласился Хью. — Они не любят шотландцев, и если смогут, то не замедлят присоединиться к вам. Поэтому, если ваше войско придет до того, как будут заняты все менее значительные крепости, Дэвид почти ничего не получит на этих землях.
— А если король Дэвид начнет с Джернейва, — вставил Бруно, зловеще улыбаясь, — то ему понадобится все его войско, и пройдет немало времени, прежде чем он сможет куда-нибудь повернуть.
Стефан бросил на Бруно взгляд удивления и сомнения, и тот слегка покраснел. Хью вдруг почувствовал к нему симпатию — хотя они встретились впервые и раньше не были лично знакомы, подсознательным путем в его душу проникла убежденность в том, что Бруно — достойный и интересный человек. Его возраст заведомо превышал тот, в котором посвящают в рыцари, однако перед именем отсутствовал титул «сэр», а после имени не было даже приставки, указывающей на название места, откуда он родом, например, «Бруно из Джернейва». Тем не менее чистый французский язык Бруно указывал на его благородное происхождение, речь была лишена акцента, а его наряд, подобный тому, который носил Хью, выглядел несравненно лучше, чем у обычных воинов. Хью определил, что Бруно из такого же сословия, как и он сам: принадлежал к кругу господ, но пока не нашел себе места в нем. Волна дружеского чувства вызвала у Хью стремление поддержать Бруно:
