Впрочем, едва ли над Престоном нависла угроза мародерства, подумал Уильям; генерал Форстер, убежденный тори, собрался провести здесь пару дней, отдохнуть от тягостного похода, насладиться прелестями городской жизни – и хотел, чтобы его солдаты занялись тем же. Однако, проспавшись после увеселений и перейдя мост Риббл, генерал с удивлением обнаружил изрядное скопление войск противника.
На Форстера Уильям надежд не возлагал – зато возлагал их на человека, известного как Старый Борлум. Уильям Макинтош, лорд Борлум, дядюшка вождя клана Макинтош, возглавлял две тысячи самых отчаянных и храбрых горцев; именно людям Борлума, от которых правительственные войска терпели наиболее значительный урон, якобиты были обязаны своим до сих пор не поникшим боевым духом.
Со Старым Борлумом Уильям сошелся еще во Франции. Борлум служил в армии Людовика Четырнадцатого, был принят при дворе, где познакомились, полюбили друг друга и обвенчались Уильям Максвелл и Уинифред Герберт. До утра Уильям пил с приближенными Старого Борлума; впрочем, выпили не столько, да и не в том настроении, что другие участники восстания якобитов. Расположились в рощице, чтобы наблюдать за лагерем англичан.
– Безмозглый осел, чтоб ему провалиться! – высказался о Форстере Старый Борлум. – Трус вроде Мара; от него решительных действий не дождешься. Какого дьявола он не охраняет мост? – Макинтош, изрыгая проклятия, приблизился к Уильяму, который потягивал отнюдь не веселившее его вино. – Вот оно, наше слабое место! Так и знайте, Максвелл, – вот оно! Если англичане перейдут мост, нам конец.
Уильям кивнул. Старый Борлум был совершенно прав.
– По вашему совету мы привлекли людей укреплять город. Они работали целый день. Лорд Дервентуотер даже наградил солдат деньгами для укрепления духа, – произнес Уильям, надеясь уверить Макинтоша в боеготовности якобитов.
– Граф засучив рукава работал наравне со всеми, – вставил кто-то. – Являл собою пример радения и рвения.
Макинтош только хмыкнул.
– А Мар покамест расслабляется в Перте; радуется, что прибыли кланы Фрейзер, Макдональд и Маккензи.
Завтра все решится, думал Уильям. Спать он пошел в овин, к своим солдатам. Поллок начал было протестовать, но Уильям осадил вассала:
– На войне все равны, Поллок. Потому что все проливают кровь.
Утро выдалось промозглое, как и накануне, с той разницей, что не капало сверху. Впрочем, дорога успела раскиснуть. Оставив для своих солдат приказ ежеминутно быть готовыми к выступлению, Уильям стал разыскивать Макинтоша.
Старый Борлум заметил его издали, сплюнул под ноги. Уильям оглядел равнину, где заняла позицию английская армия.
– Вам не кажется, что ваш яркий наряд делает вас очень соблазнительной мишенью? – спросил Уильям, указывая на сине-красно-зеленый тартан Макинтоша.
Старик усмехнулся.
– Действительно, с тем же успехом я мог бы нарисовать мишень на собственной спине – да только я скорее дам вражескому копью пронзить свой тартан, нежели умру на бархатных подушках.
Уильям откашлялся, улыбнулся обезоруживающей улыбкой и выдал:
– Безусловно, горцы всякому внушают страх.
– Мар за неделю получил больше людей, чем состоит в армии Аргайла, а по-прежнему колеблется, – отвечал на комплимент Старый Борлум. – Из-за него мои горцы сложат головы.
– Укрепления надежны со всех четырех сторон, – сказал Уильям.
– Ну так молитесь, мой мальчик, чтобы хватило одной надежности укреплений, – сварливо заметил Старый Борлум, – ибо уже к полудню англичане перейдут мост. Как пить дать, перейдут, попомните мое слово.
Джейн направлялась в гостиницу. На Севен-Дайалс нахлынули воспоминания, ей большого труда стоило выдержать натиск.
Дверь открыл консьерж. Слухи явно уже распространились, потому что его «Добрый день, мисс Грейнджер» было произнесено приглушенным, почти скорбным тоном.
Джейн поспешила дальше, избегая смотреть служащим в лица, завернула за угол, вызвала лифт. Бесконечно долго ехала на пятый этаж. Оказавшись в номере, она почти упала на кровать, как была, в пальто и шарфе, и закрыла глаза, будто таким способом могла удержать слезы. Джейн медленно, глубоко дышала, и постепенно бешеное сердцебиение унялось.
