– Да я, в общем, в курсе.
– На одну десятую, в лучшем случае. Мы не демонстрируем всего того, что можем, без истинной необходимости. Помните Конька‑Горбунка? "Это служба – так уж служба…". От всех нас потребует всего. И последнее: девки. Поосторожнее. Они, конечно, заморенные работой и недосыпом, но все‑таки безнадежно молодые, со всякими мечтаниями, так что даже это не очень‑то помогает. Будут приставать. Не поставите себя, как надо, так надолго вас не хватит. Это никакие не шутки. Нравы тут простые до предела. По‑настоящему до предела. Тут и любой‑то мужчина привлекает самое пристальное внимание, а уж свежий… – Берович махнул рукой, – вообще повод для смуты. Как пресловутая "баба на корабле", только хуже, потому как, во‑первых, тут, почитай, одни только бабы, а во‑вторых корабль у нас уж больно большой.
Но Люлька, похоже, не вслушивался в его болтовню. Он глядел куда‑то мимо и сквозь Беровича, сквозь стены кабинета и сквозь весь бесконечный муравейник 63‑го вообще. Сане этот взгляд был очень даже знаком.
– Так любые детали, – проговорил он вкрадчиво, – товарищ Берович?
– Уж можете мне поверить. Все, что не противоречит законам природы, и кое‑что из того, что таким законам противоречит.
– Ну глядите, – со скрытой угрозой покрутил головой конструктор, – никто вас за язык не тянул…
– Пожалуй, это самый правильный подход. В наших условиях. К сожалению. И еще: не стесняйтесь вы заказывать автоматику. Любую, какая понадобится, не бойтесь усложнить, если это пойдет двигателю на пользу. Мы оперативно рассмотрим, что‑то не сможем вообще, что‑то сможем сразу. А что‑то разработаем. Мы очень постараемся.
А еще он дал себе слово приглядеть за организацией разработки. Идеи этого человека, умеющего сопрягать потоки тепла, веса и объемы, температурные деформации и напряжения, возникающие в деталях, в конструкцию, должны воплощаться в плоть без искажений и задержек, мгновенно, как по волшебству. И не так уж важно, сколько джиннов и ифритов при этом ткнутся лбом в кульман. Сколько средних лет духов от снабжения схватится за сердце и угодит в лазарет с концами. У скольких фей на закладке от запредельной усталости пропадут месячные. Не важно, в конце концов, если Саня Берович еще раз свалится в обморок или заснет на заседании Совета Обороны. В присутствии вождя, с размаху грохнув лбом о твердь правительственного стола и даже при этом не проснувшись. Заседание проистекало, как положено, в четвертом часу ночи, а он, наоборот, накануне встал в пять, как это делал обычно. А потом, придя в себя, все никак не мог понять: и как это он умудрился проснуться раньше, чем лег? Потом, помнится, еще начал себя поправлять и запутался окончательно. А еще, чтобы поддержать надлежащий энтузиазм, кого‑нибудь из недостаточно расторопных придется сдать. В той или иной мере. Очень может быть. Хотя может хватить и прежнего запаса. Но это – лирика. Пока надлежит соединить, наконец, воедино все ранее найденные решения по организации разработки. Она должна стать совершенной. Нет, не так, – совершенством. Если уж так получилось, то войной надо воспользоваться для того, чтобы конец ее встретить преимущественно на реактивных машинах, причем доведенных, доступных для пилотирования пилотами средней квалификац‑‑ии.
Если все пойдет, как надлежит, то после войны 63‑й – а куда денешься? – будет выпускать, преимущественно, производственное оборудование, технологическую оснастку, и регуляторы, автоматику для производственных нужд. Мы станем чем‑то вроде завода заводов, это неизбежно. Так будет помимо желания нас или кого угодно другого. Не хотелось бы, но никуда не денешься. А для того, чтобы сохранить двигателестроение, придется и двигатели делать соответствующие, достаточно сложные, чтобы их выпуск на 63‑м оставался целесообразным. Парадокс, который имеет возникнуть впервые в мировой производственной практике. Как раз для этого и надо, чтобы это был двигатель с высокой степенью той же самой автоматизации. Но это задача даже не завтрашнего дня.
Далеко‑далеко, на самом краю территории того, что, скорее уже по одной только привычке, продолжало называться 63‑м заводом, а значит, – по‑настоящему далеко, впервые раздался глухой, раскатистый грохот. Он выделялся даже на фоне многообразнейших заводских шумов, он все длился и длился, будучи слышен на громадном расстоянии, накрывая весь колоссальный комплекс завода. С этого дня он стал постоянным аккомпанементом заводской жизни, становясь все ровнее и ниже тоном. А еще в этом равнодушном громе, как некий подтекст, слышался уверенный, басовитый звон. Понятное дело, стенд огородили очередной стеной, но это дело, в отличие от многих и многих других, не удавалось скрыть хотя бы на удовлетворительном уровне. Уж слишком оно было громким.
