Как в кулачном бою, когда один из участников вдруг достает стилет и втыкает его противнику, к примеру, в печень.
Как вмешательство полиции в напряженнейшую потасовку школьников на школьном дворе после уроков.
Как с саблями наголо – на танковую дивизию.
И все это одновременно.
Фактор непреодолимой на данный момент силы. Когда соперник не дерется с тобой, а просто походя смахивает, как муху. Эффект простой и, одновременно, всеобъемлющий. Более десяти километров черной, неподвижной, обгоревшей техники и уже остывших, сизых, покрытых черными лохмотьями головешек, которые язык не поворачивается назвать трупами. И что – так может повториться в любой момент? Вряд ли. Если бы могли раньше, то непременно схватились бы за такую вот дубинку. Очевидно, научились только что, и теперь будут повторять. Все чаще и чаще. И есть основания предполагать, что не только это. Есть кое‑какие признаки. Больше всего пугает даже не новое оружие, а явные признаки совершенно иного уровня организации боевых действий. Похоже, что именно от этого как раз и может проистекать тот сокрушительный темп, который демонстрируют Советы последнее время и чем дальше, тем в большей степени. Впрочем, оцепенение его длилось не дольше нескольких минут. Фельдмаршал не имеет права на сантименты. А еще – на отчаяние. И на промедление. В сущности – одни из самых бесправных людей, хотя подчиненным кажется совсем, совсем другое.
Затеяв это, своего рода, повторение пройденного, Бурда дал себе зарок, что в третий раз ничего подобного не повторит. И все прошло, как по маслу, разве что с самыми малыми дополнениями: впереди двигались полтора десятка трофейных "Т‑IV", несколько "ганомагов" и буквально два‑три немецких грузовика. Все остальное осталось практически неизменным.
Неизменным оказался и настрой гарнизона, та же смесь страха и ожидания. То есть панические настроения несколько усилились, потому что волна драпа донесла до Таганрога немалое количество отступивших из‑под Батайска. Они мно‑ого сумели поведать своим слушателям, тем более, что аудитория была самая благодарная. О свинцовой пурге, которой нападающие мели перед собой все, и не дающей поднять голову и даже высунуться. О том, что легкораненых не было, а тяжелораненых эти исчадия немедленно добивали. О взрывах, после которых от человека не оставалось ничего, так, что даже и похоронить‑то нечего. На этот раз место смутных опасений и глухих слухов заняли свидетельства очевидцев, тыловики, не имеющие возможности принять непосредственное участие в боях мандражируют куда больше фронтовиков, занятых делом, даже если дело это страшное и не особенно удачно протекает. Поэтому частей 1‑й Танковой армии ждали с особым нетерпением. Бурде сообщили, что удара в тыл ему в ближайшее время ждать не следует, и он поспел как раз вовремя. Трагедия на этот раз повторилась именно как трагедия, фарса оказалось явно маловато. "Серые", набравшись опыта, все равно лезли вперед с тем же жутким напором, без передышки и не давая врагу опомниться. "Свистунки" визгливо грохотали в их руках, будто захлебываясь от злобы и заливая огнем любые огневые позиции, не давая поднять головы. Вездесущие подростки обходили огневые позиции, проникали на чердаки двух‑трехэтажных домов, перебегали по крышам, заходили в тыл. Бабы осторожно пробирались вдоль стен, сопровождая танки, разбитые, вопреки всем прежним правилам, по одному‑по два, они сторожко вглядывались в окружающее, оберегая танки от гранатометчиков, а танки расстреливали пулеметные гнезда, пробивали стены, лупили по окнам, из которых пробовали стрелять. Вид женщин, прошедших Марш, надо сказать, претерпел значительные изменения буквально за несколько дней.
"Никогда не говори "никогда" – правило универсальное: точно так же, как завод вооружил людей, которых вовсе не предполагалось вооружать, под совершенно беспардонным давлением Карины Морозовой было сделано то, что по общему мнению считалось и невозможным и бессмысленным. "Маршевикам", с самого начала одетым кое‑как, а потом еще пообтрепавшимся во время марша и на привалах у костров, все‑таки подкинули одежку. Что‑то среднее между свитером и лаптем, плохо гнущееся, но куда лучшее, чем ничего. Из чего, спросите? Правильно. Всего‑то сто тонн. И плетение то самое, высокомодульное, как, к примеру, у обшивки "Т‑10", на тех же самых гениальных станках "Жаккард К‑3‑2" конструкции Арцыбашева, сам Берович, помнится, был в полном восхищении. Он вообще был склонен восхищаться конструкторами.
