Она безнадежно вздохнула, вспомнив, как прочитала его письмо, а через час, отвезя к подруге детей, уже сидела в вагоне, мучаясь от нетерпения и беспокойства за Эльзу. Поверила. Не усомнилась, не спросила себя: отчего не написал Рудольф, отчего сама Эльза ни разу не намекнула, зачем вообще она так понадобилась там, куда ее никогда не звали. Просто поверила словам, забыв, кем они писаны.
Сосны стояли теперь сплошной стеной, а горы как будто отодвинулись, и шоссе начало свой последний самый крутой подъем.
Почувствовав на себе осторожный взгляд Тодта, Маргарита чуть откинула голову:
— Вы уже бывали в Бергхофе?
— Был. Один раз.
— Брат писал — здесь много всего настроили: теплицы, молочную ферму, чайный домик под названием «Гнездо орла». Забавно.
— Меня как раз и вызывали для консультации по поводу дороги к этому строению. Рейхсляйтер Борман собирался пробить тоннель в скале.
«…Бергхофа никто не любит… Тут шумно, постоянно что-то строится, сверлят дыры в горах, вечный гул… — писал ей в Париж Гитлер. — …А мы все так нуждаемся в покое».
— Фройлейн желает пройти к себе или?.. — спросила горничная, сопровождавшая ее наверх.
Подразумевалось, что фройлейн должна пройти к себе.
— Проводите меня прежде к рейхсляйтеру Борману.
— Как вам угодно. — Горничная кивнула. Точно из пола вырос адъютант и щелкнул каблуками. Маргариту проводили в гостиную с двумя бюстами фюрера, глядящими на тех, кто входил, и к ней вышел Борман, сосредоточенный, как человек, вынужденно отложивший срочные дела. Они одарили друг друга безмятежными улыбками. Он поцеловал ей руку, задал несколько дежурных вопросов, оставаясь все время начеку, и не ошибся.
— Мне хотелось бы немедленно поговорить с фюрером, — твердо произнесла Маргарита. — Будьте так любезны проводить меня к нему.
Борман кивнул. Это было скверно, но все-таки лучше, чем если бы она отправилась к Гитлеру одна. Идея вызвать ее из Парижа принадлежала ему, Борману, с той только разницей, что он-то предлагал подтолкнуть Гесса; Гитлер же взялся написать сам. Что ж..
Борман прошел с ней в другую гостиную, куда выходила дверь кабинета Гитлера. Здесь бюстов не было. Маргарите сразу бросилась в глаза большая фотография Виндзоров, висящая прямо против входной двери. Еще десятка три фотографий в художественном беспорядке лежали на круглом столике у самой двери в кабинет. Борман прошел в эту дверь, а она присела у столика и принялась рассматривать снимки.
В гостиную вошел Геббельс с папкой и, увидев Маргариту, несколько опешил:
— Грета? Вот неожиданность! С приездом!
— Здравствуй, Йозеф!
Он пожал протянутую руку:
— Прости… я приглашен…
Она кивнула. Через минуту, тоже с папкой, появился фон Риббентроп. Склонившись, коснулся губами ее пальчиков: она заметила, что рука у него слегка дрожит. Он спросил о дороге, здоровье детей. Застывшее красивое лицо казалось кукольным. Он даже не нашел в себе силы растянуть губы хотя бы в какое-то подобие улыбки.
Когда Риббентроп скрылся в кабинете, оттуда вышел Борман, оставив наполовину открытой дверь:
— Фюрер просил вас подождать две минуты. Он сейчас освободится.
— Где сделан этот снимок? — поинтересовалась Маргарита.
Борман наклонился к столу. На фотографии улыбающиеся герцог и герцогиня Виндзорские стояли на живописном «фоне» из таких же улыбающихся рабочих. Во всей группе имелась лишь одна мрачная физиономия — сопровождающего Виндзоров в их турне по Германии Роберта Лея.
— На заводе «Фольксваген». Неудачным вышел.
— Вы их здесь для меня разложили? — не удержалась Маргарита.
— Конечно. Для вас. Есть и неплохие. Этот, например.
…Тот же Лей, с лакейской улыбкой, следует за «миссис Симпсон» по дорожке возле озера Хинтерзее; в руке у него… дамский зонт.
Борман удалился.
«Пожалуй, еще года два назад этот человек едва ли позволил бы себе со мной подобную… иронию, — отметила Маргарита. — Быстро же он набирает вес».
— Итак, господа, судя по тому, что папки по-прежнему две, я делаю вывод, что единое решение вами не выработано, — послышался резкий голос Гитлера почти от самых дверей: видимо, фюрер по-привычке расхаживал по кабинету. — Я дал вам сутки! Даю еще три часа! Три часа, Йозеф! — Голос отдалился. — И попрошу не выходить из моего кабинета до тех пор, пока папка не останется одна!
