Свет в центральном зале станции слежения был приглушен, чтобы не мешать операторам у мониторов. И было совсем тихо, лишь где-то на грани слышимости шелестели кондиционеры и обменивались короткими рабочими фразами ребята. Самохин стоял у самого выхода, облокотившись о какой-то блок, и просто ждал.
– «Рюрик» над горизонтом! – отрапортовал дежурный стажер.
– Александр Евгеньевич, готовность – двенадцать минут.
– Спасибо, Сережа, – Самохин кивнул (скорее – сам себе), развернулся и пошел к шлюзам, благо что здесь они находились совсем недалеко: станция слежения была отнесена от основных куполов. Открыл тамбур личной карточкой, вошел, тяжеловато, с одышкой натянул легкий костюм для коротких выходов. Активировал связь. Потом прошел в шлюз.
Снаружи был рассвет. Густое, но казавшееся прозрачным и легким, фиолетовое небо светлело, а на востоке, над ломаными вершинами еще сокрытых тьмой холмов, уже поднялся в песчано-розоватом зареве маленький белый диск солнца. Ветра почти не было, то есть он не сбивал с ног, позволял стоять, не держась за протянутые от выхода тросы. Самохин отошел на десяток шагов; под ногами поскрипывал на выступающих из песка камнях иней углекислого газа. После обеда он растает: лето…
Он огляделся и привычно нашел белую звездочку, медленно поднимающуюся от горизонта. «Рюрик».
– Александр Евгеньевич! – раздалось в шлемофоне. – Президент корпорации на связи. Просит вас.
– Соедините, пожалуйста, – сказал Самохин. Голос оператора он не узнал.
Что-то прошуршало в динамиках, потом возник веселый и злой, совсем не изменившийся за последние десятилетия голос Семецкого:
– Санька?
– Да, мой Президент.
– Ты на поверхности, что ли?
– Да.
– Гуляешь?
– Гуляю, мой Президент.
– И ждешь?
– И жду.
– Ну, тогда давай ждать вместе.
Семецкий замолчал, но не отключился; Самохин подумал: как здорово, что они сейчас вместе, пусть и разделенные миллионами километров. Жаль лишь, что уже не могут к этому дружескому молчанию подключиться ни Слава, умерший четыре года назад после второго инфаркта, ни Жень Женич, так глупо погибший в двадцатых во время тогдашних беспорядков, ни многие другие.
– Александр Евгеньевич! Минутная готовность! Вам подключить отсчет?
– Не надо, Сережа. Просто включите зал.
– Сделано.
Шлем наполнился такими знакомыми звуками центрального зала: короткие реплики, быстрые сообщения операторов. Самохин представил, как один за другим открываются сейчас на «Рюрике» контроллеры гигантских накопителей энергии, как нарастает мощность на генераторах формовых полей…
Сквозь монотонный шум зала пробились слова обратного отсчета – скорее традиция, чем команда:
…полста два, полста один, полста, сорок девять, сорок восемь…
Самохин снова нашел глазами звездочку «Рюрика», уже подбиравшуюся к зениту.
…десять, девять, восемь, семь…
Он практически не волновался, хотя и знал, что в случае неудачи вряд ли успеет дожить до следующей попытки. Но слишком много сил, слишком много жизни и смерти стояло за тем, что сейчас происходило.
Звездочка исчезла.
На мгновение повисла тишина, не прерываемая больше ни отсчетом, ни шепотом зала; повисла – и взорвалась дурацкими какими-то воплями, сквозь которые с трудом пробилось:
– Александр Евгеньевич! Есть прыжок! «Рюрик» ушел!
Первая Межзвездная началась.
