Тамар сердито подыскивал слова, которых не было… Сдаваться он ненавидел, и они действительно уже тысячу раз говорили об этом. Каждый мирный год Тамар надеялся, что влахаки и масриды преодолеют многовековую ненависть, но неизменно разочаровывался.
Ему не очень нравился Стен сал Дабран, и он уважал его вынужденно, однако Тамару приходилось во многих делах сотрудничать с воеводой, чтобы улучшить отношения между двумя расколотыми частями страны. Однако на каждый совместный шаг вперед, навстречу друг другу, приходился один шаг назад. Слишком прочно укоренились в сердцах людей страх и ненависть, снова и снова они прорастали на свет во всем своем уродстве.
— Я готов попробовать, и мне плевать, что думают другие, — наконец прорычал он.
Неожиданно Флорес улыбнулась.
— Наверное, поэтому я тогда влюбилась в тебя: ты никогда не сдавался даже перед лицом явного поражения.
Ее улыбка прогнала гнев из его сердца, словно Флорес просто задула огонь.
— Я говорю серьезно.
— Я знаю. Поэтому я приезжаю снова и снова. Я сама все еще надеюсь на перемены. И в конце концов вы еще получите меня. И ты, и мой брат.
Он, вздохнув, облокотился на руку и стал рассматривать влахаку. Ее худощавое лицо было покрыто загаром, как всегда, а вокруг глаз появилась тонкая сеточка морщин. Но решительность в ее взгляде была все еще такой же, как двадцать лет назад.
— Это было не особенно разумно: влюбиться в сестру воеводы. Особенно для меня, как для марчега.
— Ты должен был послушать меня, — ответила она и медленно поцеловала его шею, затем губы.
— Найди себе жену-масридку, — прошептала Флорес ему на ухо. — Роди законных наследников, которые продолжат род.
— Ах, род Диммину не прервется. У семьи достаточно веток. И родственники совсем не против, чтобы я умер, не оставив наследников. И в конце концов, есть Ана. Я всегда хотел, чтобы у меня была только одна женщина. И если мне это не позволено, значит, у меня не будет ни одной.
— Наши семьи явно не уступают друг другу в упорстве, — засмеялась она. — Что бы на это сказал твой отец?
— Мой отец оттягал бы меня за уши. Но я уже слишком стар для этого. Осталось недолго до моего пятидесятого лета. Достаточно стар, чтобы совершать ошибки… Ты не находишь?
— Значит, ты считаешь меня ошибкой?
Она посмотрела на него с наигранным негодованием.
— Не тебя, а только то, что ты влахака… Подожди!
Как раз в тот момент, когда она хотела наброситься на него, он подскочил.
— Что такое?
— Сцег. Он ударил копытами по стене в конюшне.
Его сердце пустилось в галоп, но Флорес смотрела на него, ничего не понимая.
— И что?
— Он бы не сделал этого просто так.
— Батюшки мои, масриды и их кони, — подтрунила над ним Флорес, но он выскочил из постели и из одежды, небрежно сваленной в кучу на полу, выудил свои штаны.
— Он предупреждает, — коротко объяснил Тамар и надел сапоги.
Когда он завязал ремень, Флорес поняла, что для него все серьезно.
— Предупреждает? О чем?
— Не знаю, — ответил Тамар, застегивая нагрудник.
В отличие от доспехов Флорес, его доспехи были изготовлены из металла — лучшее творение гномов, выкованное для воинов-всадников масридов. Пока он надевал наручи, Флорес туго затянула пояс его нагрудника и наспинника.
Металл, прохладные края которого касались его кожи там, где заканчивался стеганый гербовый камзол, действовал успокаивающе. Краем глаза Тамар увидел, что Флорес тоже начала одеваться. Что бы ни подстерегало их в темноте, она была на его стороне.
В этот момент из конюшни донесся глухой удар, после чего воцарилась тишина.
