Холден наблюдал все это из здания государственного совета, ставшего ему домом и тюрьмой, – и ему казалось, что он живет на острове. В границах города Лакония выглядела чище, новее, ярче и лучше управляемой, чем большинство известных Холдену космических станций. Сразу за границами начинались дебри, знакомые только по книжкам сказок. Чтобы изучить и приручить древние леса и чужие руины, требовалось не одно поколение. До Холдена доходили сплетни и слухи о воскрешенных первыми опытами жутких пережитках чужой технологии: роющих червях размером с космический корабль, собакообразных ремонтных дронах, не отличавших механизма от живой плоти, хрустальных пещерах с пьезоэлектрическими эффектами, наводивших музыкальные галлюцинации и опасное для здоровья головокружение. Столица теперь обозначала человечество, а планета вокруг нее осталась чужой. Островок надежности в море «этого мы пока не понимаем». Отчасти Холдена ободрял тот факт, что посягнувшему на звание бога-императора Дуарте не удалось за несколько десятилетий исполнить все задуманное. Отчасти тот же факт его ужасал.
Зал приемов был величественным, но без излишеств. Если Лакония строилась по замыслам Дуарте, значит, в душе верховного консула наличествовали зыбкие ниточки личной умеренности. При всем великолепии города, при всех ошеломительных амбициях Дуарте его дом и двор не поражали пышностью и даже не были особенно нарядными. Чистые линии и нейтральная палитра бального зала создавали изящество, не слишком озабоченное чужим мнением. Здесь и там были расставлены кресла и кушетки, которые гости могли передвигать как захочется. Молодые люди в военной форме разносили вино и чай с пряностями. Все, чем окружал себя Дуарте, говорило не столько о силе, сколько об уверенности. И прием хорошо работал – он продолжал действовать даже после того, как Холден его распознал. Взяв бокал вина, Холден принялся прогуливаться среди гостей. Некоторых он узнавал с первого взгляда. Кэрри Фиск из Ассоциации Миров: королева за длинным столом с губернаторами дюжины колоний, наперебой спешившими посмеяться ее шуткам. Торне Чао – лицо самого популярного новостного канала, вещавшего с Бара Гаон. Эмиль-Мишель Ли в свободном зеленом платье – своей «торговой марке», с которой она расставалась только на съемочной площадке. Но на каждое лицо, которое Холдену удавалось связать с именем, находилась дюжина смутно знакомых. Он шел сквозь прозрачный туман вежливых улыбок и ни о чем не говоривших приветственных кивков. Он присутствовал здесь потому, что Дуарте пожелал, чтобы его видели, но диаграмма Венна по числу людей, добивающихся благосклонности верховного консула, и людей, рискующих вызвать его недовольство, приветив высокопоставленного заключенного, не слишком перекрывалась. Хотя находились и улыбающиеся двум сторонам.
– Я еще не настолько пьяна, – объявила президент Союза перевозчиков Камина Драммер, оперевшись на высокий столик и обхватив бокал ладонями.
В реале она выглядела старше. Холден, не отделенный от нее камерой, сканером и миллиардами километров, яснее различил морщинки у глаз и у рта. Чуть подвинувшись, она освободила ему место у столика, и он принял приглашение.
– Не знаю, сколько тут надо выпить, – ответил он. – Напиться до отключки? Или чтобы лезть в драку? Или чтобы плакать в уголке?
– Вы, похоже, даже не навеселе.
– И верно. Я нынче почти не пью.
– Бережете мозги?
– И желудок тоже.
Драммер улыбнулась, выкашляла смешок.
– Почетному пленнику позволяют общаться с людьми. Наводит на мысль, что вы им больше не нужны. Что, выжали весь сок?
Тон разговора можно было принять за поддразнивание между коллегами, одинаково отпавшими от власти и живущими в сумерках политики. А можно было расслышать в нем большее. Окольный вопрос, не вынудили ли его предать подполье Медины. Сломали его или нет. Драммер не хуже Холдена знала, что их слушают даже здесь.
– Я по мере сил помогаю им разобраться с угрозой чужаков. В остальном, если бы меня и стали расспрашивать, все мои ответы – уже вчерашний день. А здесь я, полагаю, потому, что Дуарте счел это полезным для себя.
