– Поняла. – Она подсела к монитору. Стул скрипнул.
– Я загляну к вам позже, – сказал Кортасар. На этот раз он забыл улыбнуться.
Дверь за ним закрылась, и Элви обратилась к отчетам и собранным данным. В голове гудел пчелиный рой. Для нее такое было уж слишком: от всего этого мутило, и Элви сидела как на иголках. Следовало ожидать, что труды Кортасара отскочат от мозгов и стекут лужицей на пол. Попробуй тут углубиться в них как следует.
Но едва она начала просмотр отчетов, сосредоточенность вернулась, на Элви снизошло привычное спокойствие. Кто другой утешался в объятиях любовника или укреплял дух чашкой травяного чая – скорее напитка, поскольку в нем не было чайных листьев, но люди все равно говорили «чай», что всегда казалось Элви любопытным. У нее в голове хватало места либо для учебы, либо для паники. Вместе они не влезали, а паниковать Элви не любила.
В первую очередь ее поразило, насколько малы отличия. Кортасар не был биологом. Он изучал наноинформатику, которая в значительной мере захватывала генетику, эпигенетику и наследуемые белковые цитоплазмы, но без фундамента анатомии. Изменения строения детских сердец для работы с повышенной вязкостью плазмы, изменения крови для более эффективного, не связанного клетками аналога гемоглобина не были, в сущности, изменениями. Их вернее было бы назвать усовершенствованиями.
Эволюция держится на клею и упаковочной ленте, выдавая полумеры вроде выталкивания зубов из младенческих десен и менструального цикла. «Выживание наиболее приспособленных» – технический термин, под которым скорее скрывалось «чем обойдемся, тем и обойдемся», нежели настоящее планирование.
К тому времени, как Элви подняла глаза и встретила взгляды смотревших на нее детей, прошло пять часов, нога адски разболелась, а страх пропал. Сероватый оттенок их кожи происходил от способа транспортировки кислорода. Черные глаза были оптическим устройством, лучше приспособленным к захвату света. Что бы там ни происходило в нейронах нового типа и новых слоях неокортекса, старые, чисто человеческие структуры остались на месте.
У Элви дух захватывало от осознания гордыни, стоявшей за попыткой воспроизвести такое при помощи инструментария протомолекулы. Любого другого, кроме Дуарте и Кортасара, за такую попытку ждала бы казнь. Эти двое, уверенные в своей исключительности, легко перепрыгивали пропасть от «пожалуй, это не лучшая мысль» до «такое совершенно противозаконно». Элви уже не сомневалась, что Кортасар, когда Дуарте решил скормить этой мясорубке собственную дочь вместо ученого-любимчика, приревновал к девочке.
Она встала, опираясь на трость, и подошла к прозрачной клетке. Мальчик попятился, словно испугался ее. Девочка – Кара – осталась на месте.
Развитие до зрелости – не то же самое, что старение и смерть. Может быть, дроны просто не знали. Это кое-что говорило о строителях протомолекулы, не так ли? Их творения не принимают в расчет роста и развития, потому что создатели существовали только в зрелой форме. Взрослые порождали взрослых. Она попробовала представить, как это выглядело.
– Можно вас спросить? – начала Элви.
Кара была неподвижнее камня. И когда кивнула, казалось, что ожила статуя.
– У тебя и твоего брата время выпадало?
– Это когда что-то случилось и мы увидели воздух?
– Да, тогда.
– Не знаю. Нам не дают часов.
– Значит, у вас есть сознание. Вы не… не просто… Вы с братом мыслите. Сознаете себя?
В огромных черных глазах что-то изменилось. Блеснуло. Густая слеза покатилась по щеке Кары. Элви прижала ладонь к стене клетки.
– Извини, – сказала она. – Пожалуйста, пожалуйста, прости…
Бобби не могла уснуть.
Бессонница была для нее внове – во всяком случае, она с детства такого не помнила. Во времена службы в марсианском десанте она, если выдавалось хоть несколько минут, закрывала глаза и тут же отрубалась. А чтобы лежать на койке в переделанном под спальню офисе, пялиться в потолок, распустив посвободней ремни, необходимые, чтобы не подлетать над кроватью в слабом тяготении Каллисто… С Бобби Драпер такого не случалось.
И вот уже три часа отведенного на сон времени она перебирала по порядку все мышцы, поочередно расслабляя каждую. Вделанный в столешницу монитор отбрасывал на потолок блики и тени. Отметив, что плечевые мускулы снова напрягаются, она в четвертый, или пятый, или двадцать пятый раз заставила их расслабиться. Закрыла глаза и усилием воли удержала закрытыми. В коридоре что-то капало. Скопившийся конденсат мог означать неисправность отопления или воздухоснабжения. Она приказала себе об этом не думать.
